|
|
||||
|
||||
|
||
Герцогиня Эделия фон Шляппентохас |
9 | ||
11 июня 1241 года, полдень | ||
Когда Руперт проснулся, солнце стояло уже высоко. В комнате было тихо и пусто. Во всей харчевне было как-то тихо и пусто. Ни через окно, ни через дверь не доносилось ни звука. Все как будто вымерло. Фон Мюнстер прислушался к себе. Нет, ничего страшного. Голова почти не болит, во рту вкус почти нормальный. Одежда аккуратно сложена на стуле, пятен крови на одежде и руках нет. Постойте, а где же Карл? Он вчера вечером вот тут спать лег, у двери. Нет Карла, и следов его постели тоже нет. Неужели он, Руперт, так поздно проснулся? Нет, император за такое рвение его не похвалит. Скорее в путь! Когда Руперт, натянув штаны и камзол, высунул голову наружу, то и в коридоре, и на лестнице тоже никого не обнаружил. На кухне слегка гремели посудой, из конюшни слышалось лошадиное ржание. Двери в комнаты дюка и принцессы были открыты, но сами комнаты были пусты и уже прибраны. Никакого следа пребывания вчерашних знакомцев. Куда все провалились? Где этот бездельник докторишка?
В обеденном зале слуга домывал пол, хозяин возился за стойкой, деловито протирая пузатые
кружки. Фон Мюнстер выглянул за дверь. Двор харчевни был залит полдневным солнцем, в пыли
возились цыплята, собачья свора в виде исключения не набросилась на чужака: псы решали
свои проблемы где-то в других местах. Хозяин наконец поднял голову и заметил постояльца.
Его лицо расплылось в улыбке:
Руперту принесли жаркое, а на столе появился кувшин вина. Того самого, что ему так
понравилось вчера.
- Ну, разболтался, - прервал фон Мюнстер словоохотливого трактирщика (Руперт как раз
заканчивал обгладывать косточку), - Где Карл?
Руперт уже потащил шпагу из ножен, лежавших рядом с ним на лавке, когда хозяин трактира
наконец понял, что его сейчас будут бить, и что барон фон Мюнстер не расположен к
обсуждению насущных вопросов виноградарства и виноделия.
Письмо от Карла было написано сбившимся торопливым почерком. Оно гласило: "Милостивый господин барон! Прошу вас, не гневайтесь на меня. Я ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня. Я безумно полюбил принцессу Манон. Я готов жизнь за нее отдать. Ее дядя, дюк Эллингтон, узнав, что я - доктор, предложил мне должность их домашнего врача. Их предыдущий врач недавно скончался после того, как попробовал приготовленное им для дюка лекарство. Господин барон, я согласился. Я готов сделать все, я готов умереть, лишь бы быть поближе к божественной Манон, слышать ее голос, вдыхать аромат ее духов. Я понимаю, я не ровня ей, она - принцесса, я - простой доктор, но находиться рядом с ней, видеть ее - ах, какое это ни с чем не сравнимое наслаждение! Я понимаю, что вся моя предыдущая жизнь на этом закончена, что путь в отечество мне отныне закрыт навеки, но все же я уезжаю с Эллингтонами. Умоляю вас, господин барон, не гонитесь за мной, пощадите вашего незадачливого слугу, коим был Карл Лотецки" Второе письмо было написано на надушенной бумаге изящным дамским почерком: "Господин барон фон Мюнстер, Вы совсем забыли вашу несчастную знакомую Строфокамиллу. Забыли, как нашли когда-то скромный приют в нашем доме, забыли наши задушевные беседы и прогулки по лунным аллеям. Ах, барон, пощадите бедную провинциалку. Мой милый Руперт, я прошу вас, приезжайте к нам сегодня к обеду, обещаю, что вы не будете разочарованы нашей кухней и погребом. Вас будет ждать ваша добрая и очень одинокая знакомая Строфокамилла фон Линц"
После того, как к Руперту вернулось дыхание (а вернулось оно не раньше, чем через десять
минут судорожных попыток поймать глоток воздуха), он исторг нечленораздельный рык, из
которого лишь потихоньку стали вычленяться осмысленные слова:
Последние слова вперемешку с дикими ругательствами он изрыгал уже на лестнице, по которой летел к себе в комнату за походными сапогами. В комнате, однако, он оказался не один. На стуле у окна сидел и ждал его незнакомец. Тот самый незнакомец, который когда-то перехватил его у ворот Вены. Незнакомец первым делом показал барону перстень с императорской печатью (пыл Руперта сразу остыл на два градуса) и стал спокойно ждать, пока фон Мюнстер окончательно придет в себя. |
||
10 | ||
11 июня, половина первого пополудни | ||
- Барон, разрешите вас поздравить с успешным выполнением вашего первого задания. - Это незнакомец сообщил, когда увидел, что Руперт способен к более или менее спокойному восприятию информации и адекватному общению. - Откровенно вам скажу, вы справились настолько ловко и успешно, что любой профессионал позавидует. Теперь у нас есть свой человек в ближайшем окружении принцессы, а, следовательно, и ее дорогого папочки, короля Уильяма. Хельветский король безумно балует свою старшую дочь. Я думаю даже, что у принцессы есть свой личный ключ от королевских покоев. Вы просто бесподобно разыграли комедию вчера за обедом и сегодня за завтраком. Мои искренние поздравления.
- Ты... вы что, хотите сказать, что меня использовали просто для отвода глаз, - фон
Мюнстер опять начал кипятиться, - только как камуфляж для того, чтобы подсадить вашего
шпиона к дюку? Мне уже не надо вести разведку горных троп?
Руперт уже справился с новым приступом гнева и обрел дыхание.
Фон Мюнстер осекся. Да, конечно, там была Эделия, охотница до хельветской майолики, и там был Фихтенгольц, проваливший первую хельветскую кампанию. Значит, это не он, Руперт, был героем комедии. Здесь дурачили кое-кого другого. О, это было приятной новостью. Так ему и надо, подлецу и карьеристу. За что же, интересно, натягивали нос прекрасной Эделии?
- Что же, мое задание окончено? Я могу возвращаться домой? - спросил Руперт, очень
рассчитывая на отрицательный ответ. И он его получил.
- Для начала, барон, я попрошу вас продолжать свой путь в вашей карете. Как я понимаю, она вам нравится, - незнакомец смотрел чуть насмешливо. - Завтра после полудня вы пересечете хельветскую границу. Не думаю, что благородному рыцарю будут докучать пограничным досмотром. Через полчаса после пересечения границы вы увидите постоялый двор - узнаете по флюгеру, у них такая птичка необычная на флюгере. Вас там встретит человек, передайте ему карету. И кучера тоже вместе с каретой. Отдадите ему вот это, - незнакомец протянул Руперту половинку талера. Сломанная монета имела неровные зазубренные края. - У него должна быть вторая половина. - Фон Мюнстер почему-то вспомнил тюки, перекатывавшиеся в багажном отделении кареты. - После чего садитесь на своего жеребца, - прекрасный кстати у вас жеребец, где покупали?.. и следуйте на юг. Вас ждут в Вечном Городе.
- В Рим? - удивился барон.
Незнакомец уже поднялся, чтобы уходить.
Руперт отдал ему письмо Строфокамиллы:
|
||
11 | ||
11 июня, с половины первого до 4 часов пополудни | ||
Прежде чем Руперт успел спросить, зачем собственно Папе нужно, чтобы потомок благородных фон Мюнстеров плескался в корыте на манер новорожденного, Гюнтер скользнул за дверь, неслышно прикрыв ее за собой. Некоторое время барон рассматривал царапины на двери, потом подумал, что пора трогаться в путь, если он хочет достичь хельветской границы завтра еще засветло в этой скрипучей телеге, но тут его тело, пережившее только что сильнейшее эмоциональное потрясение от неожиданных новостей, попросило разум Руперта обратить на него внимание. Барон, всегда с готовностью откликающийся на нужды своего могучего организма, сперва сел, уняв дрожь в коленях, потом крикнул трактирщику принести вина, потом скинул сапоги и, наконец, улегся на кровать. - Чертова колымага... - проворчал Руперт себе в усы, и тут же, подтвердив собственное мнение о себе, как о человеке умнейшем, нашел решение: - А с какой стати я должен в ней тащиться, если у меня есть прекрасный жеребец? Ха! Да ведь я уже не больной, и на курорте мне делать нечего! Ха! Геморрой! Хромота разыгралась! Все, я здоров как... Как Руперт фон Мюнстер! Это открытие привело барона в такой восторг, что он вскочил и, за неимением другой жидкости, наполовину осушил кувшин с водой, стоявший на столе на случай ночной жажды постояльцев. Чтобы подчеркнуть, как все хорошо устроилось, полегчавшая посудина полетела в дверь. Трактирщик, как раз в этот момент входивший в комнату, едва успел ее прикрыть, чем сохранил себе здоровье, а возможно и жизнь.
- Господин барон! Но вы ведь изволили просить вина! - послышался из-за двери жалобный
голос чудом спасшегося.
Трактирщик наполнил доверху принесенную с собой высокую кружку хельветской майолики
(не для каждого посетителя, даже если из благородных!) и с опаской протянул ее Руперту.
Тот припал к вину, однако, противу своих правил, не допив до дна, ("вот что значит лакать
воду, как простолюдину!" - подумал он при этом), отдал кружку трактирщику и принялся
давать указания:
На лице трактирщика появилось беспомощное выражение. Барон не любит, чтобы ему давали
советы, но и господин Фихтенгольц спросит с трактирщика, если он не сделает хотя бы
попытки... Ох уж этот господин Фихтенгольц! И откуда он все узнает? А господин
Фихтенгольц сказал, что барон непременно, непременно захочет сделать остановку у
высокородной Строфокамиллы... Кто же окажется теперь виноват, если вместо этого барон
посвятит день смакованию портвейна? Трактирщик отставил от барона подальше кружку из
майолики, практично, хоть и со вздохом, придвинул поближе к нему глиняный кувшин с вином,
набрал побольше воздуха и проговорил:
Барон, погруженный в собственные мысли, вернувшиеся к Папе и ванной, не сразу среагировал
на возмутительное поведение трактирщика.
Трактирщик смог благополучно добраться до двери и уже прикрывал ее за собой, когда барон
застыл в грациозной позе с кувшином в отведенной руке и резко скомандовал:
Трактирщик вернулся в комнату, прикрывая голову руками. Христианские мученики, бросаемые в клетку к львам, имели надежду на посмертное спасение, трактирщик же был лишен и этого. "За грехи свои страдаю... - горестно думал он. - Как впутал меня господин Фихтенгольц в свои богомерзкие делишки, так и конец мне настал".
Однако барон, глотнув из кувшина, передумал его бросать. Что-то шевельнулось в том
дальнем уголке его памяти, где пылились воспоминания о малозначительных событиях. Запах
цветов, непонятно чем вызванный смех, тонкие пальцы протягивают бокал... Дом, конюшня...
Барон огляделся, поднял письмо, заодно освидетельствовав полупротершуюся подошву сапога,
и принялся перечитывать написанные красивым мелким почерком строки, по рассеянности
прихлебывая вино прямо из кувшина. Трактирщик стоял тут же, зачем-то вытянув шею и
разглядывая удивительные завитушки, в изобилии украшавшие письмо Строфокамиллы: читать-то
он все равно не умел.
|
||
12 | ||
11 июня, от 4 до 5 часов дня | ||
Прошло четверть часа, и карета, поскрипывая, поползла по дороге, чтобы вскоре повернуть на запад и двинуться к Хельветии. Пятью минутами позже трактирный служка на пегой лошади поскакал следом за еще пылящей вдали каретой, однако он не собирался сворачивать к Хельветии: его путь лежал к некоему дому с красными воротами. Еще через пять минут трактирщик привязал возле крыльца баронского жеребца и, прихватив на кухне кувшин вина, поднялся наверх. Барона он застал уже обутым за сочинением ответного письма девице Строфокамилле. Не имея под рукой бумаги, барон использовал чистый краешек короткого письма Строфокамиллы, постаравшись аккуратно отрезать его кинжалом милосердия, который Руперт считал необходимым постоянно иметь при себе. В конце концов, ножи в трактирах иногда подают возмутительно тупые! Правда, на клочке листа теперь присутствовала пара жирных пятнышек... Да это незначительные мелочи, ведь письмо было от рыцаря, а не придворного лютненосца. Если бы кто-то мог слышать мысли барона, когда он, высунув язык, водил скрипящим пером по бумаге, он услышал бы примерно следующее: "Вот черт, как же пишется эта буква? Не забыть бы чего... Стро-фо-ка-ми-ла... Помню я тебя, как же, вертихвостка, кто это, интересно, ее кузен?.. Лю-без-зней... Значит, втюрилась ... Ну что же, это естественно для существа твоей породы... да и возраста... Ох! Не написать бы чего такого... Проклятые монахи, жалели розог на мое учение! За-честь... За честь. По-чту... Надо было "Почту за честь писать"... Да ладно, она и читать-то не станет... Вот, влюбленная девица это, скажу я вам, Ваше Императорское Величество... Я все узнаю про их козни, чего бы мне это не стоило. Фон Мюн-стер... И припечатать перстнем не забыть. Так, повар там неплох, девица хорошенькая, да глупенькая... А вот за жеребцом надо проследить, или, клянусь своим гербом, ей придется похоронить еще одного конюха!"
- Трактирщик, тупой бездельник!
- Опять без стука?!! - барон никогда не забывал отданных распоряжений. - Сургуча немедля! Стой! Оставь вино! Убирайся! - барон умел и любил командовать. Особенно ему удавалось это искусство накануне решающего сражения. И сражение, которое барон готов был начать со Строфокамиллой, относилось именно к таким. В этом сражении он окончательно стряхнет с себя провинциальную пыль и постоит за честь фон Мюнстеров! Таким образом, не прошло и десяти минут с тех пор, как трактирщик отправил служку с сообщением о непредсказуемом поведении барона, а пришлось уже и ему самому взгромоздиться на лошадь и поскакать все в том же направлении, к дому с красными воротами, оставив трактир на волю придурковатого слуги, провидения и барона. По крайней мере именно в таком порядке выстраивал их трактирщик по степени своего доверия. А еще через пять минут из трактира вышел Руперт. Он недовольно посмотрел на солнце (обедать-то уже пора!), затянул потуже ремень (вот же напился вина на пустой желудок!), забрался на покачнувшегося жеребца (не забыть проверить, куда его поставят!), потом вдруг выхватил меч, сильно перепугав проезжавшую торговку горшками, отсалютовал кому-то и с возгласом "Вперед!" понесся по дороге во весь опор. Жеребец, накануне донельзя истомленный привязью к тихоходной карете, несся стрелой, вытянув шею и прижав уши. Рыцарь размахивал мечом и опасно покачивался в седле. Эта великолепная картина, к огромному сожалению, не удостоилась лицезрения ни одной достойной особы. Особы же недостойные, как то: смерды, бредущие гуськом по обочине, лавочники, месящие грязь на доверху нагруженных телегах, нищие, на ходу протягивающие руки ко встречным и прочий сброд, что в изобилии попадался на дороге в это время суток, не могли оценить ниспосланного им счастья по причине низкого происхождения. Они вытирали грязь с лиц, угрюмо смотрели вслед всаднику, шевеля губами, а некоторые, особо отпетые, даже исподтишка грозили кулаком. Однако Руперт и не думал производить на кого-либо впечатление, он просто чрезвычайно любил скакать галопом, когда-то в молодости он даже предпочитал это занятие хорошему вину. И сейчас воспоминания о молодости накатили на него с такой силой и остротой, что он не заметил ни поворота на Хельветию, где виднелась еще его карета, ни трактирщика, который спрыгнул с лошади и бросился в лес, как только увидел, с какой скоростью нагоняет его барон и чем при этом размахивает, ни упавшего с дерева Вербициуса, посаженного туда в дозор Фихтенгольцем с раннего утра, ни даже самого дома с красными воротами и испуганным лицом Строфокамиллы в окне. Впрочем, несколько дальше дорогу покрывала такая огромная лужа, что рыцарь очнулся, огляделся, поворотил коня, и подъехал к распахнутым воротам одновременно с хромавшим Вербициусом. Хромота последнего вызвала у Руперта сочувствие, и он дружелюбно хлопнул его по спине мечом, который до сих пор держал в руке. Сделал он это, надо отметить, плашмя, однако подлый Вербициус вообразил себя разрубленным напополам, и с уже знакомым читателям визгом повалился наземь.
- Зарубили!! - раздался истошный женский крик из окна, и Руперт, подняв глаза, увидел
Строфокамиллу.
Руперт наконец принял вертикальное положение и, приосанившись в седле, дал шпоры жеребцу. Жеребец, не ожидая столь ярко выраженного приказания, рванул и понесся в сторону конюшни. Барон откинулся назад но, не ослабляя железной хватки, удержался в седле и поскакал, увлекаемый благородным животным. Остатки конюшни встретили разгоряченную пару и рухнули, накрывая собой обоих.
Мокро,.. брызги,.. вода. Руперт открыл глаза, отмахиваясь от струи воды из кувшина,
который держал над ним Вербициус.
Строфокамилла, принимая письмо, медленно перевела взгляд на сидящего барона. Руперт, еще
не вполне отошедший от молодецкой скачки, удивленно пялился на трактирщика, медленно
закипая.
Трактирщик, еще не признав в грязной заляпанной фигуре пославшего его барона, быстро отскочил от развалин и начал на всякий случай оправдываться, упоминая своего отца - такого же честного трактирщика и матушку из семьи духовника. Вербициус, хихикая, попытался предугадать его участь, предвещая тому быть заколотым баронским клинком, но ошибся, получив в ухо от трезвеющего барона, с уточнением, что благородный клинок служит дворянину не для черни.
Успокоив таким образом разгулявшийся гнев, Руперт увидел в глазах перепуганного
трактирщика проблески догадки.
Барон приказал найти жеребца. Благородное животное щипало траву, ничем не выдавая недавний испуг. Руперт осмотрел задние бабки и приказал конюху позаботиться о жеребце. Подозвал к себе трактирщика. Опираясь на его плечо, двинулся к дому, где намерен был, как минимум, пообедать. В доме уже раздавался голос энергичной Строфокамиллы, из кухни несли полотенца для господина барона. Спустя некоторое время барон в вычищенном платье восседал в обеденном зале за накрытым столом со свечами в компании Строфокамиллы фон Линц. |
||
13 | ||
11 июня, от 6 часов вечера до полуночи | ||
- Пока все идет как надо! Лучше не придумаешь. - Прошептал тихонько себе под нос
Фихтенгольц, отпихивая любопытного Вербициуса от щелки в задрапированной двери.
- ...и его высочество, конечно, - рокотал Руперт в перерывах между кусками
восхитительного жаркого и взглядами на Строфокамиллу, подливая вина в бокал. - Особенно
тяжело дворянскому духу пребывать в безвестности, вдали от жизни двора, вдали от
прелестных глаз придворных дам. Ах, любезная Строфокамилла, если бы вы знали как
трепещет сердце, заслышав звук боевой трубы. В атаку! Вперед воины, за честь и
справедливость!
Обед подходил к завершению, и скоро барон пересел поближе к распахнутому окну. Держа бокал и вдыхая полной грудью, Руперт слушал голосок Строфокамиллы. Во двор въехал всадник. Барон узнал в нем Вербициуса.
"Куда его черт носил? - подумал про себя Руперт, - это становится интересным".
С этой мыслью барон перегнулся через подоконник и сломал веточку вьющегося растения с
белым цветком. Встав с кресла, он подошел к Строфокамилле и запечатлел поцелуй на ее
руке. Дама, потупив глаза, достойно приняла подарок. Внезапно барон обнял Строфокамиллу
и, приподняв на руки, понес в будуар.
Когда тяжелый гобелен сомкнулся на двери будуара, в гостиную вошел Фихтенгольц. Вслед за ним на расстоянии плавно вплыл Вербициус. Фихтенгольц подошел к окну и требовательно протянул руку назад. Вербициус вынул из-за пазухи письмо с сургучной печатью и отдал его Фихтенгольцу. Задумчиво распечатав конверт, тот внимательно прочел короткий ответ и улыбнулся. Из спальни Строфокамиллы доносились страстные звуки. - Проследите, чтобы утром все было как надо, и никаких задержек, хватит испытывать фортуну, пришла пора действовать. - Некоторое время Фихтенгольц стоял у окна, любуясь на закатные краски, потом вышел из гостиной. За ним тенью прошествовал Вербициус. Снаружи совсем стемнело. Дом погрузился в ночную прохладу. Из будуара Строфокамиллы доносился богатырский храп Руперта фон Мюнстера и только обладающий самым тонким слухом человек мог бы услышать за руладами барона уютное посапывание мадам. Заржал накормленный жеребец, хлопнули ставни в комнате Фихтенгольца, дом уснул. |
||
14 | ||
12 июня, от 6 до 7 часов утра | ||
Утро застало Руперта в дороге. Еще не вполне пришедший в себя со сна, он мерно покачивался в седле, поеживаясь от предрассветной прохлады. Сбоку в седельной сумке приятно булькала фляга с тирольским и ощутимо пахло запеченной бараньей ногой. Роса усыпала придорожные кусты. Низкий исчезающий туман стлался в низине. Вороны лениво каркали, потревоженные храпом скакуна, и замолкали, исчезая за спиной. Взошло солнце. Начало пригревать, и Руперт немного вздремнул в седле, когда далеко сзади послышался шум скачущих лошадей.
- Четверо, - посчитал не оборачиваясь барон, стряхивая остатки утренней дремы. - Если
это грабители, то нападут не церемонясь, если по службе... однако же пора. - Резко
обернувшись, Руперт уклонился от удара шпагой и поднял коня на дыбы.
"Все-таки грабители", - успел подумать барон, отбивая колющий выпад четвертого
подоспевшего из членов шайки. Чувствуя за спиной приближение первого бойца, барон
яростно набросился на противника, намереваясь покончить с ним прежде, чем первый сможет
присоединиться к бою. Ему удалось достать соперника шпагой в грудь, пронзивши его
насквозь. Но повернуться барон не успел. Первый из нападавших ударил его жеребца своим.
Удар был настолько силен, что Руперт посчитал за благо вылететь из седла дабы не
зацепиться в стременах. Перекатившись через голову, Руперт вскочил на ноги. Нападающий
направил коня на барона, намереваясь затоптать его или достать шпагой, но в нужный
момент барон отклонился, уходя от клинка в правой руке неприятеля, и изо всех сил заехал
в морду жеребцу, целясь чуть ниже глаза. Жеребец упал как подкошенный накрывая собой
человека со шпагой. Руперт живо подскочил к лежащему и занес нож над его горлом, но
замедлил движение, увидев кровь на губах поверженного.
Обыскав остывающие тела, Руперт нашел кошелек с монетами и письмо с незнакомой печатью,
свернутое в трубку. Быстро сломав печать, барон раскатал свиток. "Ваше Высочество..." -
начиналось письмо нервными строками, быстро исчезавшими на глазах у потрясенного
Руперта. Через пару секунд в руках у барона осталась никчемная пустая бумага, пахнущая
благовонием из заморской страны.
Однако недолго проскакав галопом, он ощутил резкую боль в боку, схватился... рука попала во что-то липкое, мерзкое. "Достал-таки, скотина", - успел подумать Руперт, и все поплыло у него пред глазами. |
||
15 | ||
12 июня, 9 часов вечера | ||
...Руперт открыл глаза. Была ночь. На стене шевелилась тень омерзительной твари, по рассмотрении оказавшейся тараканом, балансировавшим на ободе большого кубка. Руперт машинально отправил его щелчком в огонь. Завоняло. Кровать была мягкой и определенно знакомой. Альков цвета ланит зардевшейся невесты, хранивший еще следы былой роскоши, обрамляли резные деревянные купидончики, с напряженным идиотизмом надувавшие свои рахитичные щеки. "Где ж это я, - подумал Руперт, в борделе, что ли..." Слабость потихоньку проходила, но бок болел. Снаружи доносился легкий храп, плавно переходящий в нежное посвистывание. Он тихонько приподнялся и узрел спящую в кресле Строфокамиллу, явно намеревавшуюся до конца выдержать роль "дева у ложа раненого рыцаря". Представив себе дальнейшее развитие мелодрамы, Руперт мысленно застонал и сделал попытку сесть. Попытка удалась. Надо было бежать. Объяснимся с возлюбленной потом, нет у меня сейчас сил на вулканы страстей, нету. Он сгреб в охапку штаны и жилетку и бесшумно вышел на крыльцо.
В саду никого не было, светила луна. Следовало опасаться собак и стражи, но было тихо.
Он осторожно пробирался по кустам к конюшне, когда заслышал разговор и поспешно спрятался
за большой куст шиповника. Разговор приближался. Одним из собеседников был, к огромному
изумлению Руперта, не кто иной, как Фихтенгольц, второго опознать пока не удалось. Но
услышанное прямо-таки пригвоздило Руперта на месте:
Руперт отсыревал. Куст немилосердно кололся. Но каков Фихтенгольц, а? Вот тебе и гуляка,
вот тебе и незадачливый полководец... Или он после кампании к ним перекинулся? Нет,
надо слушать. Нужны подробности! Голоса удалились, разбирать стало трудно. "Принцесса
Манон... дядя... заговорщики..." обрывочно доносилось до него из кустов. Какая еще
принцесса? Она же отбыла утром с дядей и Карлом, тоже, кстати, история с-а-а-а-вершенно
неясная. Разговор опять приблизился, бубенчики звякнули совсем близко. Руперт перестал
дышать.
Забренчали струны, и ветер донес заунывное пение:
Где розочка нежно в лесочке цвела
Фихтенгольц глумливо хихикнул.
Шаги удалились. Руперт вылез из куста, расправляя затекшие члены. Ай да дурак, ай да Фихтенгольц... Пожалуй, я тут подзадержусь денек. Любопытные дела... Тут еще этот Карл непонятный замешался, задачка... Предутреннюю сырую тишину распорол визг проснувшейся Строфокамиллы. "Барон! Рыцарь! Руперт! Караул! Где же вы? Куда вы делись? Вы простудитесь! Вы же ранены!" Руперт вдохнул много прохладного воздуха и, застегивая гульфик, зашагал к крыльцу. |
||
16 | ||
12 июня, от часу до половины второго пополудни | ||
Проклятый горностай как сквозь землю провалился. Девица Эделия была в отчаянии. Куда шмыгнула гнусная крыса? И что самое ужасное, ведь и наплевать нельзя на меховую гадину - подарок императора как-никак. Дар, так сказать, любви. Каков подарочек? - "Сцилла, Сцилла! кусь-кусь" - безнадежно повторяла Эделия, заглядывая во все углы и каморки. Оставалось одно: тварь забежала в апартамент маменьки. Надо было идти туда: отыскать проклятую, пока она не попортила любимого маменькиного медведя. Эта мысль обдала ужасом все ее существо: скандал будет феерический... Осторожно приоткрыв дверь, девица вошла в будуар герцогини. Ну так и есть! хищная животина уже унюхала врага в набитом опилками медведе и, ворча от злобы, тормошила его лапу. Эделия привычно-опасливо схватила горностая за загривок и сунула его в приготовленный кожаный мешочек - носить гнусного зверя в руках врагу не пожелаешь, а руки фаворитке короля надобно иметь холеные. Ах, боже мой, уже успел лапу попортить! Она попыталась как-то замаскировать дыру, вызвав облачко моли и пыли, чихнула, покачнулась, схватилась за лапу - и тут с мелодичным звоном у медведя в брюхе обозначилась маленькая дверца! Эделия, опешив от неожиданности, потянула дверцу и ее изумленному взору предстала небольшая сандаловая шкатулка. Повинуясь более безотчетному порыву, чем голосу рассудка, дева откинула резную потертую крышечку. Внутри были бумаги. Эделия сомнамбулически взяла одно пожелтелое на сгибах письмо, написанное витиеватым старинным почерком, и стала читать: "Корделия, ангел моего сердца! Помнишь ли, о дева красоты, как улыбалось нам счастье?.. Воспоминаешь ли закаты и рассветы в Альпах, как это делаю я? Как живые, навеки запечатлены они очами души моей. Ничего не желал бы я более, чем навеки соединить наши судьбы! Но неумолимый рок и долг будущего монарха Хельветии воздвигли неодолимые преграды на пути союза нашего. Мой августейший родитель повелел мне сочетаться узами династического брака с маркграфиней Грызельдой фон Катцендрек. Ослушаться высочайшего повеления я не волен, ибо забота о благополучии моего народа превыше для меня личного счастия. Таков, увы, жребий всех монархов и их возлюбленных, так примем же его со смирением истинных христиан. С кровоточащим сердцем посылаю вам свой последний дар - чучело медведя, убитого на той памятной охоте в дни нашего - увы! - такого краткого блаженства. Как рыцарь и как честный человек заверяю вас, дорогая Корделия, что не оставлю своими заботами будущий плод нашей взаимной горячности.
Рыцарь сокрушенного сердца,
Эделия некоторое время заворожено смотрела на письмо, пытаясь осознать написанное. Это получалось плохо. Она положила его в шкатулку и взяла еще одну бумагу, посвежее: "Ваша светлость! (писалось там размашистым торопливым почерком) Сим посланием имею честь донести, что согласно вашему повелению внедрение нашего человека в свиту принцессы Манон на должность лекаря выполнено успешно. Склонен предположить, что вскорости принцессу поразит внезапный роковой недуг. Лекарь же оный будет устранен непосредственно после выполнения сего задания. После безвременной кончины принцессы Манон права вашей дочери как единственной наследницы Хельветского трона станут неоспоримыми. Преданный вам Гюнтер." Пораженная ужасом, Эделия медленно приходила в себя. Сбросив оцепенение, она вложила письмо в коробку, коробку в тайник, захлопнула дверцу... и бросилась вон из будуара, забыв про горностая, шипевшего в мешке. Прокравшись в гардеробную пажей, она схватила там самый маленький костюм для верховой езды, поспешно затворясь в своей спальне, решительно и без жалости отхватила ножницами свои локоны... и через небольшой промежуток времени неизвестный юный всадник покинул пределы замка и растворился в поднятых им клубах пыли. |
||
17 | ||
12 июня, 9 часов вечера | ||
Ступив на крыльцо дома Строфокамиллы, Руперт почувствовал жалящий укол боли. Рана
беспокоила, корочка подсохшей крови стягивала кожу, не позволяла делать резких движений.
"Ну что же, может оно и к лучшему, - решил барон. - Ночь на восстановление сил мне сейчас
не повредит, да и разузнать не мешало бы, что же здесь все таки происходит..."
"И все же какая странная штука со мной приключилась, - продолжал размышлять Руперт, - всего несколько дней, как я покинул свое имение и... Где же ключ к разгадке того, что происходит со мной? Император, Фихтенгольц, Эделия, Хельветия, этот загадочный Гюнтер, шустрый докторишка Карл, который к тому же сбежал и вроде как и не сбежал вовсе. Всё это было лишь предлогом для того, чтобы вызволить меня из провинции? За каким же чертом? Я лишь прикрытие каких-то загадочных планов императора? Я должен ехать в Рим? Какая-то чушь! И Фихтенгольц ведет какую-то непонятную игру, он, впрочем, всегда искал выгоды только для себя".
От неловкого движения (фон Мюнстер потянулся за кувшином с вином) опять заныла рана.
Проклятие! Руперт уже собрался было произнести пару крепких ругательств вслух, но вовремя
спохватился. Да, эти четверо ещё, о которых сейчас ему напомнила тупая боль. О, майн гот!
Как чертик из коробочки откуда-то внезапно появился шут, словно только и дожидался этих слов Руперта, и вдруг запел неожиданно высоким голосом: Ладья по бурной реке плыла
Бубенчики смешно дергались на колпаке шута, он гримасничал и кривлялся, дико вращал глазами, то и дело показывал Руперту язык. Что дальше, - венец или шпага?
- Что за черт, - взревел Руперт, - поди прочь! Как он смеет? Строфокамилла, вели
повесить его, это пойдет ему на пользу!
|
||
18 | ||
12 июня, 10 часов вечера | ||
- Госпожа! - слова Строфокамиллы были прерваны внезапным криком вбежавшего
слуги. - Госпожа! Какой-то юный рыцарь просит дать ему кров и пищу в этом доме на одну
ночь. Он утверждает, что скакал без устали весь день, он еле держится на ногах, он
кажется необыкновенно бледным, хотя я с трудом разглядел его лицо, которое он скрывает
под капюшоном плаща. Я осмелился побеспокоить вас, так как заметил на его руке перстень
с императорским гербом.
Прошли считанные мгновения, и в комнату, поддерживаемый слугой, вошел рыцарь. Он был невысокого роста, сложением напоминал скорее мальчишку, чем зрелого мужчину, хотя все эти черты лишь смутно угадывались под длинным плащом, скрывавшим всю фигуру. Одной рукой он опирался на слугу, другой сжимал эфес небольшого клинка, что выглядывал из под плаща. И Руперт, и Строфокамилла не удержались от того, чтобы бросить внимательный взгляд на руки вошедшего рыцаря. Но оба были крайне удивлены, не обнаружив и следов перстня. Рыцарь часто и порывисто дышал. Строфокамилла приняла позу, приличествующую хозяйке дома, закрыла распахнутый любопытством рот, выпрямилась в кресле и сквозь полуопущенные ресницы выжидающе посмотрела на незваного гостя. "Совсем мальчик. Просто ангелочек. Глазки грустные. Румянец во всю щеку. Лапочка. Если б не Руперт..."
Барон же не мог отделаться от ощущения, что где то встречал этого молокососа. Что-то...
Где-то... Но память, ослабленная ранением, отказывалась помочь. В досаде Руперт хлопнул
себя по колену и в упор, вызывающе, уставился на гостя.
Эдольфус фон Шрайбер упал на колено. Строфокамилла милостиво протянула юноше правую руку
для поцелуя, второй смахнув сентиментальную слёзку, набежавшую дабы указать на пылкость
сердца и сострадание к пострадавшему. Барон же издевательски осклабился и громогласно
гоготнув сказал:
|
||
19 | ||
12 июня, 11 часов вечера | ||
Жирную баранью ногу ухватить гораздо трудней, чем кухарку Марту прижать в углу. Марта, шалава, задом крутить и подолом махать очень горазда. А попробуй, где нибудь в кладовке её... и глазом не моргнешь, как останешься обниматься со своим животом. Пальцы оскальзывались и нога норовила ускользнуть под стол. Можно б, конечно, баранину, как господа, ножом порубить. Да уж кусками в рот. Госпожа Строфокамилла с другой ногой так и сделала, а эту вот не осилила, с бароном уединиться торопилась. Но Вербициус не был господином и знал, как вкуснее всего есть баранью ногу, не портя удовольствие барскими выкрутасами. Жареную баранью ногу следует положить целиком на подогретое блюдо, посыпав молотыми сухарями и зеленью, сдобрив невыносимо острым чесночным соусом и мелко порезанным луком, сбрызнуть вишневым уксусом, ухватить с двух концов покрепче, зажмурить глаза, глубоко выдохнуть и впиться со всего маху зубами в сочную мякоть, так чтоб жирный сок брызнул во все стороны. Делая короткие передышки, для освежения раскаленного неба, нужно постепенно поворачивать баранью ногу и вгрызаться, вгрызаться, вгрызаться! Пока не появятся первые проблески белоснежной кости. Тогда уж можно откинуться, утереть набежавшую слезу, глотнуть господского вина из утащенной загодя бутылки и смачно, вкладывая всю страсть, рыкоподобно рыгнуть. У-уф! И опять зубы в ход. И снова. До последнего лоскутка мяса на блестящей салом кости. Вербициус произвел двенадцать атак и утомленным победителем, с легким сожалением о краткости счастья, обозревал результаты своей воинственности. - "И-ик! Барашек был... и-ик... и-ик... хорош, подлец. Порадовал". Осоловевшими глазами мажордом повел по кухне, приглашая в свидетели сковородки, кастрюли, чаны, акацию, лезшую ветвями в окно, кухаркину кошку. Взгляд уперся в сдобный зад Марты, туго обтянутый цветастой юбкой. Она наклонилась налить кошке молока в глиняный черепок. - "А не попробовать ли сейчас?.. И-и-ик! А? Пожалуй, нет. Сейчас - это вряд ли... - Вербициус дружески посмотрел на свое героическое пузо. - И-ик! Ить сейчас оно, подлое, пуговку оторвет на камзоле. Надо расстегнуться. И пояс распустить. Да и из кости мозг повыбить надо. Не собакам же оставлять! Говорят, от этого костного мозга у человека и свой крепче становится. Нам, конечно, по службе свой-то не особо как нужен. На то и господа, чтоб думать. Но в хозяйстве чего только не сгодится. Всякая дрянь бывает в дело идет. Вон, молодой господин прискакал как босяк, пары белья на смену нет, а не то, что там чего. А мы люди степенные, с местом, нам это не годится - мозги в ноге оставлять". И мажордом принялся колотить костью о блюдо.
- Эй Марта, плутовка, ты вина и фруктов молодому господину отправила? Иль забыла, со
своими глупостями?
Вербициус хлебнул вина, вытер с лица и рук подстывший бараний жир. С кряхтеньем поднялся. Покачиваясь, он минуту-другую раздумывал, а не вздремнуть ли в лакейской на лавке. Но побоялся, что слуги-бездельники донесут госпоже. Пора было делать вечерний обход. Все ли заперто, убрано ли в комнатах, на месте ли сторожа. У-уф! Поднимаясь по задней, людской лестнице, Вербициус не мог выкинуть из головы слова Марты. - "И что ей взбрело в голову? Дура, она и есть дура. Хотя, кто его знает. Такой тихий раньше дом, ни гонцов, ни гостей, ни спешки, превратился в дорожный трактир. Поручения странные каждый день, туда пойди, этого не говори, один господин Фихтенгольц с его заговорщицким лицом такого страху нагонит, что прям хоть беги вон. Только успевай поворачиваться, да оглядываться. Хотя, если не зевать, глядишь и кошель серебра в руки упадет". Взобравшись на площадку, Вербициус поковырялся в носу, покопошился в курчавых зарослях на маковке. Вздохнул и полез в одну из многочисленных кладовок. Щелкнул тайной пружиной на стене, стенка подалась, открывая секретный ход. Прапрадедушка Строфокамиллы, Агасфер Меркуриус фон Линц был мужчиной подозрительным и любознательным. При строительстве дома по его приказу между полами и потолками этажей оставили достаточно места для устройство потайного лаза с окошками в каждую комнату. Которые так необходимы для наблюдения за порядком в доме. Конечно, передвигаться в полный рост было нельзя. Но на локтях и коленях, в не совсем приличной для мужчины позе, очень даже и ничего. Вполне. Если этот мужчина не Вербициус. А ему пришлось лечь на брюхо и ползти, извиваясь беременным дождевым червем. - "Ох, грехи наши тяжкие! И все Марта, дура! Нет, чтоб до бараньей ноги свои глупости нести, так она нарочно, дождалась... Ох, сейчас лопну! Сегодня же ночью с ней поговорю строго, пусть только попробует вывернуться по своему обычаю... шалава... Ох!" Проползая над комнатой барона Руперта фон Мюнстера, мажордом приоткрыл секретное окошко, посмотрел как Строфокамилла глупо хихикая вертелась вокруг кровати барона, делая вид что спасается от его шаловливых рук. - "И эта туда же. Вертихвостка почище Марты". Вербициус в сердцах плюнул себе на руку и забывшись, попытался вскочить, но стукнулся головой о занозистую балку перекрытия. Доски под ним предательски скрипнули. Он замер. Выждав минуту, закрыл окошко и пополз дальше. Задержался над столовой, углядел, как лакей ворует свечные огарки из канделябров. Ах каналья! Еще пять минут и он, задыхаясь от пыли, обвесившись паутиной, завис над комнатой для гостей. Осторожно заглянул. И обмер. На кровате сидел молодой рыцарь с персиком в руке, в одной нижней рубашке, ткань которой явственно оттопыривала острая девичья грудь. - "Вот так дела! Рыцарь с женской грудью! Это как же? Неужто бывает? Или... да это же девица! Истинный свет! Самая натуральная. Вот и ножки - тонкие, да ровные. Переодетая, значит. Никак шпионка? Ух ты! За шпионку господин Фихтенгольц отвалит мне деньжат!"
Обратный путь Вербициус проделал раза в три быстрее. Казалось, что живот переместился
на спину. Но на одном из промежутков между балками он слишком сильно уперся коленом.
И ах! Трухлявые доски с грохотом проломились под ним! Прочертив боками и ляжками по
острым щепкам, мажордом, с воем рухнув вниз, плюхнулся в комнату своей госпожи, на спину
барону Руперту фон Мюнстеру. Барон крякнул, словно получил удар бревном. Под ним задушено
пискнула только что пойманная Строфокамилла фон Линц. Вербициус, с радостью поняв, что
остался жив, скатился на пол и пополз прочь, боясь, что его заметит бешено вращающий
головой барон.
Строфокамилла же, обращенная, в отличие от кавалера, к потолку не ягодицами, а глазами
и видевшая полет слуги и дыру, оставшуюся в потолке, яростно завопила:
Барон, услышав про Фихтенгольца, с размаху поставил Вербициуса на пол. Правда на голову.
Но утерев пот с глаз и поняв что ошибся, исправился.
Придя в себя от первого шока, испытанного от известия Вербициуса, барон затолкал незадачливого мажордома в его собственную мажордомову каморку и запер прохвоста на ключ. В голове не сложилось еще особого плана действий, одно было ясно барону: к Фихтенгольцу Вербициуса пускать нельзя. Если б нашелся какой свидетель и спросил барона напрямик - почему, мол, нельзя-то? - вряд ли бы барон сыскал, что ответить, но нутром чуял - нельзя. Девица Строфокамилла, усмотревшая во всем этом шуме лишь угрозу влиянию своих прелестей на барона, успокоено вздохнула, когда Руперт вновь возник на пороге ее спальни. Ага, явился, не побежал любоваться на заезжую девку. Но, казалось, барон неуловимо изменился. Даже Строфокамилла, не будучи физиогномисткой, да и вообще, дамочкой выдающихся умственных способностей, заметила перемену в бароне. Трудно было не заметить! Он не выказал никакого желания продолжать затеянные было игры, выглядел рассеянным и, что было еще более странно и необъяснимо - задумавшимся. Фон Линц не видела особых причин для подобной ереси. Ну девка, мужиком переодетая,.. делов-то - отказать завтра с утра от дому, и вся недолга. Мало, что ли, трактиров на дороге, нечего в приличные дома соваться... Барон между тем явно начал томиться своим пребыванием в комнате хозяйки и, сославшись на поздний час и утомление всех членов, откланялся с необыкновенной тихостью. Строфокамилла была разочарована. Ей хотелось довести барона до венца как можно более быстро. А что поделать! - как правило, дорога на церковный двор ведет через спальню. Неудовлетворенно ежась под взглядами облезших купидонов, окружающих кровать, она вновь и вновь давала себе клятву: завтра же - да нет, уже нынче, чем свет, первым делом указать на порог незваной гостье. И уж тогда барон от нее, Строфокамиллы фон Линц, никуда не денется! Так она лежала, глядя в темный потолок и строя планы завтрашних битв за руку барона. Про рупертово сердце особо не думалось. Постепенно усталость после шебутного дня взяла свое, и девица Строфокамилла мирно уснула. Ей снился господин барон с головой Вербициуса и она сама, въезжающая в красиво убранную церковь на сером скакуне в румяных розовых яблоках... Барон Руперт меж тем и не собирался ложиться спать. Он думал и ждал. Думать с отвычки получалось у него не очень хорошо, ждать было попросту тошно. Но уж больно надоели барону окружавшие его загадки. Все вокруг имели какие-то свои цели, даже эта розовая дурочка, Строфокамилла фон... Один барон втерся в эту игру полным деревенским увальнем. Все-таки годы жизни в захолустье да обжиманье горничных по углам здорово притупили лоцманское чутье барона. А без лоцманского чутья в светском море того... или утонешь, или акула какая проглотит. Тот же Фихтенгольц. Понемногу в доме все стихло. Даже проходимец Вербициус, похоже, уснул в своей каморке. Барон снял сапоги, чтобы не греметь шпорами об пол, подхватил стоявший у изголовья бронзовый подсвечник и, стараясь не издавать никакого шума, вышел в коридор. Тьма вокруг свечи хищно загустела, временами выхватывая такие же темные и зловещие портреты рода фон Линц на стенах. Барон крадучись проследовал мимо дверей хозяйской спальни. Тишина... только сопение сладкое. Спит... Дверь, конечно же, приоткрыта. "Глупая кокетка!" - усмехнулся про себя барон. А вот и дверь в комнату гостьи. Теперь главное, чтобы не заскрипела. Дверь таки издала легкий скрип, что в тихом доме было слышно, как удар колокола. Но гостья не проснулась... тихое такое дыхание, нежное. Барон подошел к кровати, прикрывая свечу рукой... |
||
20 | ||
12 июня, полчаса до полуночи | ||
К тому, что он увидел, барон был не готов и потому ощутимо вздрогнул. Сомнений не было - перед ним была спящая Эделия фон Шляппентохас, фаворитка императора. Золотистые волосы были нещадно острижены под пажа, но это была она. Барон с удовольствием разглядывал лицо спящей... Ну, чтобы удостовериться, конечно, а не из развратных каких побуждений, сами понимаете. Но вот ведь странность! Это без сомнения была Эделия, но в неверном ночном свете, с закрытыми глазами, она мучительно напоминала барону кого-то еще... "Маменьку, что ли, Корделию фон Шляппентохас?" - сам себя спросил барон... Да нет, кого-то совсем недавно встреченного... "Боже мой, да она же похожа на принцессу Манон! Только у той волосы каштановые, а у этой золотистые..." Но при свечке эти различия не были столь уж заметны... Ну да... и у Эделии глаза-то синие, помнится, а у той вроде как темные, карие, но когда глаза-то закрыты - этого ж опять-таки не видно... И как становятся похожи! Чуть не позабыв о необходимости не шуметь, барон быстро двинулся к двери. Ему нужно, просто кровь из носу, было все это обдумать... Впрочем, думать он начал практически сразу, не дожидаясь, когда дойдет до своей спальни... Какая Манон? Фихтенгольц же сказал, что она подсадная маркитантка... А как может быть герцогиня Эделия похожа на подсадную маркитантку? В голове с непривычки работать мозгами шумело и что-то перекатывалось от виска к виску. От невыносимых мозговых усилий барон ухнул в кресло, как подкошенный. Все, сказал он себе. Пора наконец задуматься. ОТСТУПЛЕНИЕ ДЛЯ ТЕРПЕЛИВОГО ЧИТАТЕЛЯ О мой терпеливейший друг! Так и вижу, как сидишь ты сейчас в тиши своей библиотеки с рюмкою кларета и вишневою трубкой и думаешь: "И почему это книжку эту переплели в столь дорогой кожаный переплет?" И правильно думаешь, мой терпеливый читатель! Ибо не может быть главным героем романа законченный идиот. Пьяница - может, забияка - может, но идиот... Идиот, друг ты мой, годится лишь на вторые роли, как растопка основного действа. В конце концов, лишь для того, чтобы оттенить ум и сообразительность главного героя. И ты будешь сто раз прав в своих сомнениях. Ибо барон Руперт фон Мюнстер, сколь ни абсурдно это может звучать - кто угодно, но не идиот. Ну да, ну да, ну застоялись бароновы мозги от долгого их неупотребления. Но не означает же это, что этих самых мозгов у барона вовсе нет! Ты возразишь мне (и вновь будешь сто раз прав), что лишь работающий орган развивается. И у барона, соответственно, развиться должен ну никак не мозг... скорее уж рука для махания мечом. Ну так не всегда ж наш барон таким был. И уж кого-кого, а дураков в роду фон Мюнстеров отродясь не бывало. Рискуя утомить тебя, мой читатель, назойливой аналогией, я таки сравню мозги Руперта фон Мюнстера с непаханым полем. Поле же, хоть и непаханое, это никак не пустыня. Растет же что-то, пусть и сорняки, но почва-то, почва добрая! Увы, подвигнуть барона на размышления и вообще, на мыслительный процесс как таковой, мог только крайний случай. Таким крайним случаем и оказалось то странное стечение загадок, в которое барон угодил. И самым мощным толчком, который пробудил-таки бароновы мозги от многолетней спячки, было явное ощущение, что он, барон Руперт фон Мюнстер, ни что иное, как мелкая, ничего не смыслящая пешка в чужой игре. Согласитесь, было от чего взбодриться! И пусть он сидит в своем кресле, натужно искажая лицо проблесками просыпающегося интеллекта. Мы будем спокойны, мой читатель, ведь ему никогда не догадаться, кто переставляет фигуры на доске. И даже, если пригрезится ему в каком пророческом сне, как ты да я, играя перед камином, лениво передвигаем забавные фигурки... так не поймет же, отмахнется, и решит, разве что, поменьше есть на ночь жирного. |
||
21 | ||
12 июня, 5 часов дня | ||
Корделия фон Шляппентохас рассматривала испоганенный будуар с холодной яростью. Виновник всего этого безобразия преспокойно почивал на герцогининой атласной подушке, прикрыв нос коротковатым и облезлым хвостом. Но самое ужасное, что медведь - медведь был потрепан, и что хуже всего - нещадно выпотрошен. Тайные письма Корделии, покусанные и пожеванные, обильно вымазанные слюной, в живописном беспорядке валялись на кровати. Корделия, будучи женщиной неглупой, моментально сообразила, что девчонка как пить дать письма увидала и нос свой длинноватый в них сунула. Плевать! - яростно сказала сама себе герцогиня. - Хуже от этого уже не будет... Ну возомнит дуреха себя принцессой... Тоже мне - радости полный кринолин! Предел мечтаний - заиметь себе нищее царство, полное майолики и протухшей сельтерской воды... Если бы девчонка знала, что ей куш покрупнее предназначен... Может, рассказать ей? Герцогиня в сомнениях бродила по будуару... Рассказать - не рассказать... Картины давней поездки на курорты Хельветии вновь проносились перед ее внутренним взором. Два красавца, павшие к ее ногам... У одного, конечно, кровь поголубее была, зато другой существенно побогаче... А что с той крови-то? Голубая или нет - через кожу все равно не видать... Прогулки верхом... И эта дурацкая, ну пустяшная же ее проделка, обернувшаяся сценой ревности. Вот теперь она и расплачивается! Но кто бы мог подумать, что у Хираго хватит изобретательности из одной лишь вымышленной ревности затеять в Хельветии производство майолики с единственной целью - спрятать среди этой майолики нужную ей вазочку! Русич, варвар... варвар - он и есть варвар! Герцогиня закручинилась. Она привыкла считать, что любит Ярослава Хираго, поэтому мысли о нем должны вызывать на ее челе грусть. Ладно, дурехе ничего не скажу, рано еще... Но тварь эту кусачую пусть заберет. Герцогиня лениво побрякала колокольчиком. Но холодная ее ярость быстро уступила место растерянности, когда вошедшая служанка сообщила, что герцогиня Эделия исчезла и ее нигде не могут найти. |
||