K ВАШИМ УСЛУГАМ, ГОСУДАРЬ

     Карла как будто обухом по затылку ударило. Куда улетучилось, исчезло, испарилось без следа то ощущение невесомого парения над землей, в котором он блаженно пребывал вот уже четыре дня? Лучших четыре дня его жизни! В голове осталось только тяжкое дурное похмелье. Лотецки бессильно опал в кресло.
- Почему Гюнтер? Опять Гюнтер? Сколько вас, Гюнтеров? - голоса не было, Карл едва шелестел словами.

     Гюнтер ответил не сразу, он сперва внимательно оглядел Карла и, казалось, остался доволен осмотром. Затем, не торопясь, подтащил стул, водрузил его между креслом с останками того, что еще три минуты назад было Карлом, и дверью, а сам аккуратно присел на краешек. Его взгляд продолжал цепко держать собеседника под прицелом.
- Нас достаточно много. Я рад, что вы понимаете ситуацию и мне не надо вдаваться в ненужные объяснения. Итак, вы сбежали, бросив барона фон Мюнстера при выполнении им важного поручения императора? Ай-ай-ай. Это называется дезертирство и измена, уважаемый герр Лотецки. Вы что же, полагаете, что вас за это по головке погладят? Что скажут ваши наставники? И, я боюсь даже упомянуть, что скажет ваша маменька? Кстати, пользуясь случаем, могу вам сообщить, что она теперь вполне здорова, лечение травами помогло и мигрени мучают ее значительно реже.

     Карл никак не мог заговорить. Его разум отказывался верить. Как же так? Ведь вот только что все было так прекрасно и замечательно, был летний денек, смешная карета без колеса, этот уютный прохладный дом, гостеприимный хозяин, была Манон, ее улыбка, голосок, прозрачные пальчики. И где оно все? Остался только Гюнтер, сидящий напротив. Гюнтер, как будто, не имел четких очертаний, его фигура колыхалась в воздухе, обволакивала Карла со всех сторон, залепляла глаза и рот, душила, душила, душила. Как похож этот Гюнтер на того, другого Гюнтера. Который встретился ему невзначай в венском кабачке, весело смеялся, беззаботно шутил, хлопал по плечу, угощал вином, а в конце предложил ему мешочек со звонким серебром и дал расписаться на каком-то грязном клочке. Воздуха! Дайте глоток воздуха! Куда же подевался этот воздух?! Почему его никогда нет, когда он нужен?

     Карл вцепился зубами в кружку с водой, которая невесть откуда возникла в протянутой руке Гюнтера, лязгая о край, выпил ее всю и, наконец, смог поднять на Гюнтера глаза.
- Что вам нужно? Я с вами давно рассчитался. Сколько вы еще будете меня терзать?

     Гюнтер ответил не сразу.
- С Родиной нельзя рассчитаться, уважаемый. Мы все и всегда являемся должниками Родины.
- Какое вы имеете право? Какое вы имеете отношение к Родине? Вы не Родина, вы плесень на ней, вы... - Лотецки осекся и вспышка его улетучилась, не начавшись. Гюнтер спокойно переждал этот полупридушенный выкрик и продолжил:
- Не волнуйтесь так. Мы вам очень признательны за вашу службу. Дезертирство ваше непростительно, так и знайте, но я готов пойти с вами на сделку. Вы еще раз, в последний раз уже, выполните то, что я вам скажу, и после этого считайте себя свободным. Совсем свободным. Я отдам вам вашу расписку, маменьку вашу, я обещаю, привезем туда, куда вы скажете, и даже барон фон Мюнстер никогда не узнает, где вы находитесь. Помните барона?

     Барона Карл помнил очень хорошо. И его крепкую руку помнил и меч его помнил. Карл даже поежился невольно от такого воспоминания.
- Ага, ну, значит, помните, - констатировал Гюнтер. - Тогда так. Вот вам пузырек с лекарством, - Гюнтер извлек из под одежды темную чуть прозрачную склянку. - Принцесса Манон очень нуждается в этом лекарстве. Сегодня за ужином подлейте ей в вино. И служба ваша после этого окончена. Вы - свободный человек. Идет?
- Это что, яд? Что будет с принцессой?
- После того, как принцесса допьет бокал, у вас будет еще минут двадцать, чтобы спокойно встать из-за стола и исчезнуть. Ваша свобода начнется сразу за оградой этого дома. Желаю вам успеха и надеюсь, что больше ни я, ни господин барон фон Мюнстер не станем вам докучать.

     Когда Карл поднял глаза, Гюнтера в комнате не было. Может быть ему все это привиделось? Не было никакого Гюнтера, не было всего этого кошмара, продолжается летний денек, все еще вокруг него эта комната, и дом графа Глорио, и Манон где-то внизу. Она шелестит юбкой при ходьбе и улыбается. Или прилегла отдохнуть, но все равно улыбается в полудреме. Нет, не привиделось. Вот он стул, все еще стоит между ним и дверью. И рука, рука сжимает этот треклятый пузырек! Будь он проклят, этот Гюнтер! Будь он проклят, этот вестфальский барон! Будь он проклят, тот несчастный день в венском кабаке, когда ему не хватило пары монет и пары кружек пива. Что же делать?

     Руперт и Эделия неслись галопом. Трактир уже скрылся за деревьями, дорога повернула, погоня пропала из виду и затерялась позади. Руперт махнул Эделии рукой в сторону леса, придержал коня и съехал в зеленую тень. Когда они с Эделией оказались в полной чаще, он совсем остановился и дал Эделии знак спешиться. Они отпустили коней и присели на траву.
- Ну что мы теперь будем делать? - спросил Руперт, пытаясь сделать вид, что мнение Эделии на этот счет крайне важно для него.
- Я, я, я... не знаю - Эделия чуть всхлипнула. Напряжение схватки и погони еще не отпустило ее, Эделия впервые попала в настоящую передрягу, видела кровь и убитых на расстоянии своей вытянутой руки.

     Она, конечно, бывала на турнирах, с удовольствием бросала платочек победителю, рукоплескала вместе со всеми, когда рыцарь падал с коня или принимал удар тяжелым копьем. И видела кровь на траве арены, видела, как слуги торопливо уносили раненых, посыпали свежим песком кровавые пятна. Но турнирный бой был там, за оградой. То ли бой, то ли представление. Трубачи, звонкоголосые герольды, плюмажи на рыцарских шлемах, традиционное, но все равно очень трогательное, обращение с просьбой быть дамой сердца. А здесь были живые, настоящие, сопящие, потные мужчины. Только что сильные, здоровые, полные жизни и пивных запахов и вот уже калеки или убитые. Убитые за то, что хотели схватить ее, Эделию, а барон за нее вступился (Эделия уже не помнила или так и не осознала в горячке поединка, что арестовывать пришли все-таки барона, а она просто рядом приключилась). А если бы Эделия не послушалась своего минутного порыва и не бросилась из дворца спасать неведомую ей дотоле хельветскую принцессу, то они все так и были бы живы и здоровы. О горностай, что же ты наделал?

     - Я просто не хотела, чтобы с Манон случилось что-нибудь нехорошее. Она же ни в чем не виновата, правда? За что этот противный Гюнтер хочет ее убить? Я вовсе не хочу быть хельветской наследницей. Я так люблю Вену, никогда бы оттуда не уезжала. - Тут Эделия остановилась, сообразив, что из Вены она все-таки уехала и уехала сама, никто ее никуда не гнал и не посылал. "Ох, представить страшно, что сейчас во дворце творится. Мамаша, небось, такую суматоху устроила, что стенам жарко. А Арнульф, Боже мой, что скажет Арнульф! О, милый Арнульф!" На ее глазах выступили непрошеные слезы.

     Руперт был и доволен и недоволен одновременно, узнав, что определенных планов у Эделии нет. Значит решать надо будет ему, мужчине. "И это правильно. Но и Эделию одну не оставишь. Оставлять женщину одну неправильно. Мне надо в Рим и надо быстро. Эделия хочет спасать Манон. Где может быть Манон? Это если считать, что встреченная мною Манон и есть настоящая Манон. Фихтенгольц упоминал, что они свернули с дороги и в Хельветию не поехали. Куда они могли свернуть? На север ехать тяжело, там очень быстро горы начинаются. А на юг - дело другое. Там Италия, солнце, море. Может они на море и поехали? Девицы обожают лечить малокровие морскими ваннами. Тогда их где-нибудь в Неаполе искать надо. Ха, да Рим же как раз по дороге будет. Значит, я могу с чистой совестью взять Эделию с собой до Рима, а там пускай уже сама разбирается. Может мы Эллингтонов еще и раньше догоним".

     "Но вот из Хельветии надо убраться максимально быстро. Они просто так не успокоятся. Могут начать и лес прочесывать. Хватит прохлаждаться. По коням!" Последнюю фразу Руперт незаметно для себя произнес вслух. Эделия вскочила на ноги и всем своим видом изъявляла желание и готовность немедленно ехать дальше, куда укажет ее могучий избавитель. Руперт исподволь осмотрел ее. Несмотря на всю суматоху утра Эделия успела полностью одеться и не забыла свою шпагу. Шпага, конечно, одно посмешище, парадное оружие, фехтовать толком нельзя, максимум пару выпадов отбить. О хорошей шпаге для Эделии надо будет позаботиться. Одежда на ней вполне приличная, путаться в дороге не будет. Кобылка Эделиина даже очень хороша, видно, император специально позаботился дать ей лучшее животное из своих конюшен. "Значит, поскачем".

     И они поскакали. По лесным дорогам, по луговым тропинкам, по горным тропам, снова по лугам и лесам. Они заезжали в крайний дом в деревне, Руперт бросал монету хозяину, они покупали ломоть хлеба, кус жареного мяса, сыр, вино, пшеницу для лошадей, все это съедалось в ближайшем леске, короткий отдых для всех, и снова в путь. Всадники приникли к лошадям, конские хвосты развеваются по ветру, вперед, вперед!

     Наконец, в очередной деревне хозяин ответил недоуменной улыбкой на вопрос Руперта, но радостно залопотал с Эделией-Эдольфусом, когда та перешла на итальянский. Все, выбрались, здесь хельветская полиция их уже не достанет. И снова вперед! В пути Руперт, когда он оказывался позади Эделии, невольно любовался ее фигуркой. И не мог не восхищаться. Ведь она, совсем еще молодая женщина, дитя дворца и придворного света, никогда носу не показывавшая за пределы Вены и императорских дач, терпеливо преодолевала второй подряд день напряженной скачки, не хныкала, не жаловалась, не жеманничала, не просилась к мамочке, покорно ела, что удавалось достать в дороге, пила простое крестьянское вино и ключевую воду. Ах, если бы удалась та, давнишняя уже, Рупертова задумка Женского Крестового Похода, то лучшего лейтенанта, чем Эделия, и желать было бы нельзя.

     На одном из привалов Руперт показал своей спутнице несколько фехтовальных приемов. Эделия оказалась очень переимчивой. Силы у нее в руках, конечно, никакой не было, но природные изящество и ловкость позволили ей быстро овладеть простыми навыками защиты. Теперь они составляли вдвоем уже не просто группу из рыцаря и беззащитной девушки, нет, это был небольшой слаженный отряд.

     Было уже совсем темно, когда Руперт решил, что на сегодня хватит. На ближайшем же перекрестке они подскакали к постоялому двору и, спешившись, потребовали у хозяина ужин и комнату. Эделия, умиравшая от усталости, даже не поев, едва добралась ползком до кровати и тут же провалилась в сон. Фон Мюнстер был привычен к таким нагрузкам, он хорошо поужинал, вознаграждая себя за весь прошедший день, распорядился найти коновала (обе лошади сильно устали, сюрпризы в пути не нужны), прошелся по окрестностям (всегда полезно знать пути отхода, мало ли что случиться может) и задержался еще на полчаса, чтобы поболтать с хозяином.

     Хозяин "Лисы и курицы" мог объясниться по-немецки лишь с грехом пополам, но итальянская говорливость с лихвой возмещала его бедный словарный запас. Руперт узнал, что деревня и земли вокруг принадлежат проживающему тут же неподалеку графу Глорио. Граф, впрочем, небогат и живет только на деньги, получаемые от крестьян-арендаторов. Злые языки, однако, утверждают, что в молодости граф наоборот любил сорить деньгами и запросто мог бросить целое состояние к ногам какой-нибудь капризной красотки. Но давно уже прошли те времена и мало, кто помнил их воочию.

     Наконец и Руперт поднялся наверх в комнату. Но он даже не успел снять ботфорты (Эделия проснулась от шума и, не понимая, смотрела сонная вокруг), как дверь за ним заскрипела опять. Фон Мюнстер обернулся и в гневе посмотрел на вошедшего.
- Граф Глорио - сразу представился тот, прикрывая за собой дверь. Граф остановился у двери, скромный, но уверенный в себе. Под плащем Глорио Руперт различил силуэт меча.
- Барон Руперт фон Мюнстер. Чем обязаны столь позднему визиту, граф?
- Скорее я, как владелец этих мест, доложен задать вам такой вопрос.

     Руперт понял, что спровадить итальяшку без шума не получится. Однако присутствие Эделии заставило его повременить с крутыми мерами.
- Мой юный друг не привычен к долгой скачке и нуждается в отдыхе. Давайте перенесем нашу беседу в зал.
Граф посвятил несколько секунд столь пристальному разглядыванию Эделии, что барон уже снова готов был взорваться.
- Хорошо. - Глорио повернулся и стремительно исчез за дверью.
- Я скоро вернусь, Эделия, спите, - пресек Руперт попытку спутницы подняться. - Не волнуйтесь, этот нахал не накличет нам неприятностей.
Закрывая дверь, барон увидел в глазах Эделии такую тоску, что сейчас же решил во что бы то ни стало исполнить обещание. "Главное - спровадить его сейчас. Я напущу ему полную голову тумана, клянусь сосцами кормилицы, а если потребует подробных объяснений, то пообещаю утром представить доказательства. Да лопни моя подпруга, пусть приходит утром! Утром и останется без головы, а пока девочке надо отдохнуть".

     В пустом зале Глорио уже сидел за столом с кружкой вина в руке. Еще одна кружка ожидала барона. Теперь, в отсветах очага, барон смог рассмотреть графа как следует. Еще не стар, но порядком старше Руперта. Густой загар плохо скрывает мешки под глазами, белки в красных прожилках. Видно любителя выпить.
- Я наслышан о вас, как о тонком ценителе вин, граф. - Руперт не стал терять времени и начал с лести. Однако фраза, весьма светская и удачная по мнению барона, чем-то сильно удивила Глорио. Он поперхнулся вином и настороженно покосился на Руперта.
- Да?.. И что же вам еще обо мне говорили?
- Говорили... - Руперт сделал длинный глоток и вино в кружке кончилось. - Говорили что графство ваше изумительно красиво, а особенно красивы здесь женщины. Говорили, что вы человек честнейший и достойнейший, с древними корнями и богатым гербом. Говорили, что путники находят у вас гостеприимный кров и надежную защиту.

     - Ага, - граф несколько расслабился, но смотрел на Руперта по прежнему недоверчиво. - Безусловно, я не только не препятствую вашему пребыванию на моих землях, но и напротив, всячески приветствую его и дозволяю вам с вашим спутником оставаться здесь, сколько пожелаете. Однако же в обязанности мои, коими наделен всякий землевладелец, входит и порасспросить проезжих, особенно если это люди достойные и родовитые. Не изволите ли рассказать, откуда держите путь и по какой надобности?
- По личной надобности. - Руперт крутил в руке пустую кружку. Ну на что годится пустая кружка? Разве что любопытным графам по голове бить... - Мои раны, полученные в сражениях под венскими знаменами, с возрастом стали открываться. Предчувствуя близкую кончину, я еду к Его Святейшеству исповедаться.

     - К Его Святейшеству? - Граф теперь смотрел на Руперта с восхищением, что весьма тому нравилось. - Так, предчувствуя близкую кончину от открывшихся ран, вы вскочили на коня и понеслись через границы исповедаться Папе? Редкое счастье повстречать человека сколь мужественного, столь же и благочестивого. Вина нам, трактирщик, да не зевай впредь!
Трактирщик принес кувшин, наполнил кружку барону, затем графу и отошел на достаточное расстояние, чтобы не мешать господам беседовать. Куда только подевалась вся его живость.

     Да, вино было приличным, а граф любезным. Руперт решил немного задержаться.
- А юноша, сын одного из моих боевых товарищей, вызвался сопровождать меня. Не скажете ли, граф, сколько отсюда до Рима?
- Это как ехать... - граф говорил рассеянно, морща и без того порядком исчерченный лоб. - А этот ваш спутник... Как его имя?
- Эээ... Эдольфус фон Шрайбер... Да, Эдольфус фон Шрайбер. - барон махнул рукой хозяину, тот бесшумно скользнул к столу, быстро наполнил кружку и так же бесшумно вернулся к месту постоянной дислокации. "Какие тут замечательные трактирщики! - подумал Руперт. - Надо бы и наших пороть, пока не станут такими же."
Граф между тем замолчал, чуть шевеля про себя губами. То ли он старался затвердить услышанное имя, то ли оно ему просто понравилось... Так или иначе, молчание затянулось, и прервал его Руперт.

     - Граф, а часто ли через ваши земли проезжают достойные особы?
- Нередко, - тут же отозвался Глорио. - Весьма нередко. И многим из них я оказываю гостеприимство в своем доме. Надо сказать, что хоть я и пекусь неустанно о приличном состоянии постоялых дворов, иногда благородные путники не получают в них должных удобств.
- Да-да! - Руперт уже снова махал хозяину, позабыв тайную цель своего вопроса.. - Все эти трактирщики такие шельмы!

     - Так вот... Не окажете ли вы мне честь перебраться завтра с утра в мои покои? Я распоряжусь, чтобы хозяин показал вам путь.
- О! Конечно! - кувшин был почти пуст, глаза барона слипались. - С превеликим удовольствием! Прямо как позавтракаем - отправимся к вам.
- Я польщен. - Глорио поднялся и чуть поклонился, прощаясь. Барон попытался воспроизвести движение итальянца, но забыл о кружке в руке и вылил почти все вино себе на сапоги. Впрочем, Глорио этого очевидно не заметил, так как даже не улыбнулся. Граф быстро вышел во двор, и, пока барон поднимался по скрипучей, словно в Вене, лестнице, послышался удаляющийся стук копыт.

     При входе в комнату Руперта шатнуло, дверь с размаху ударилась об стену, задремавшая, уже полностью одетая, Эделия встрепенулась... Девушка, не ожидавшая, что на этот раз обойдется без крови, хотела уяснить себе причины такого поворота, но на все ее расспросы барон лишь пробурчал: "Утром... Достойный человек... А мы обманем... Треклятое вино... Шельмы!" После этого раздался храп, разговор явно был окончен. Эделия задвинула засов, подперла, как смогла, дверь стулом и, не раздеваясь, прилегла. Ей не спалось, и сон стал охватывать ее лишь под утро, на рассвете, за смеженными веками понеслись картинки детства, юности, веселья и игр, улыбка все отчетливее проявлялась на мягких губах...

     И тут проснулся барон.
- Ооооооооууу... - изрек он, садясь на кровати и изучая обстановку. Этот процесс занял примерно полминуты, после чего Руперт пришел к единственно возможному выводу. - В путь!
- Что? - Эделия очнулась.
- В путь! Мерзавцы меня чем-то опоили. Не может голова болеть от такой малости. Значит так, завтракать нет времени, проломим голову хозяину заведения - и в путь. Графа этого я на обратном пути повстречаю, никуда не денется, отравитель. Однако поймать хозяина оказалось задачей нелегкой, непослушный итальяшка ни за что не хотел слезать с крыши. Наконец барон обратил внимание на солнце, полностью уже поднявшееся из-за холмов, и позволил Эделии уговорить себя не поджигать строение.

     - Передай своему графу, что мы еще с ним повстречаемся!! Это говорю я, Руперт фон Мюнстер!! - проорал он напоследок и пришпорил коня.

     Увы, скачка была недолгой. Барон, прежде чем атаковать хозяина постоялого двора, предусмотрительно выяснил у него месторасположение графского дома, и теперь, опасаясь засады, решил обогнуть его лугами. Свернув с дороги, всадники понеслись под уклон по изумрудной зелени. Тяжело скакавшие кони, почувствовав облегчение, сами ускорили бег и Руперт слишком поздно заметил, что в высокой траве мелькают кротовые кучки. Барон натянул поводья, предостерегающе крикнув Эделии, жеребец на секунду вскинулся на дыбы, заслонив собой скачущую девушку, а когда опустился, несчастье уже произошло. Кобыла на полном скаку угодила передней ногой в скрывавшуюся под кучкой норку и теперь жалобно и визгливо ржала, от боли перекатываясь на спине из стороны в сторону. Рыцарь отыскал глазами свою спутницу и с облегчением увидел, как она приподнялась, опершись на руки.

     Неожиданно оказавшись на земле, Эделия почувствовала как начинает саднить тело, сплошь ушибленное, и принялась было ждать обморока, но он не приходил. Через мгновение она поняла причину: острая боль в левой ноге. Боль стремительно нарастала, из глаз покатились слезы.

     - Нога! Нога! - кричала она барону, который подошел помочь пострадавшей подняться и все не мог взять в толк, отчего та не может стоять ровно. - Нога сломана!
- Да, жалко кобылку. Но не расстраивайтесь так, мы пристроим ее к местным крестьянам, дадим пару золотых... Эделия? - Руперт никак не мог подобрать слов, чтобы объяснить девице, что хоть он и безумно счастлив, но повисать на его шее сейчас не вполне время и место. И еще его немного смущали потоки слез. Или это ее любимая лошадь? Так ведь даже ни разу не спросила, как ее кормят...
- Я! Я сломала ногу, барон!

     Руперт словно окаменел, обнимая прижавшуюся к нему Эделию, но не ее слова были тому причиной. Через луг, спотыкаясь и хватаясь за высокую траву, прямо к обнявшимся рыцарям бежал Карл Лотецки. Доктору барон был бы лишь рад, но позади него на луг выезжали десятка три всадников с явным намерением изловить и бегущего доктора, и всех прочих.

     - Чертова кобыла! - произнес барон с чувством, отчего Эделия сразу перестала рыдать.
Пытаясь понять, к ней или к лошади эти слова относятся, она обернулась. Всадники растянулись цепью и ехали не спеша, заботясь о конях. Несмотря на это, цепь быстро вытянулась подковой, а к тому моменту, как доктор добежал до барона, круг был готов замкнуться. Только тут Карл заметил обнявшуюся пару. Ловя воздух ртом и смахивая набегающий на глаза пот он некоторое время не знал, что сказать, но, наконец, выдавил из себя:
- Дюк Эллингтон... Отравлен... А у меня пузырек... Но я клянусь... Барон, простите меня... Спасите меня... - Карл повалился на колени скорее от усталости, чем в мольбе, и только тут увидел лицо Эделии. - Манон?! То есть... Простите...

     Позади Руперта всхрапнул жеребец, рыцарь вдруг остро почувствовал запах гари. "Какое, однако, беспокойное место, - подумал барон. - Сутолока, вонь - словно на базаре в Танжере..." Всадники бестолково толкались по полянке, мешая друг другу: их послали за одним пешим беглецом, а тут трое, к тому же вид разъяренного Руперта слегка обескуражил и без того несобранное воинство.

     - Горит!!! Дом графа горит! - завопил Руперт, тыча рукой в направлении, противоположном предполагаемому отходу. Предводитель сипло рявкнул "Все назад! За мной!" - и отряд отбыл на тушение. Руперт схватил Карла за ворот и сильно встряхнул.

     - Истерики потом, - гаркнул он. - Надо убираться отсюда, и быстро! Подхватив охающую Эделию, он взгромоздил ее на своего коня, дал пинка Карлу и троица заковыляла к тракту. Довольно быстро выйдя на дорогу, Руперт увидел весьма кстати трюхающий по ней воз сена. Сунув вознице пару золотых и цыкнув на него зубом, отчего ополоумевший от страха и вида монет пейзанин горохом скатился с козел и брызнул в заросли, он впихнул Эделию в телегу, подсадил туда Карла на место возницы, и, со словами "Потом, все потом", вспрыгнул на коня и придал ему ускорение. И странная процессия быстро пропала из виду

     После того, как дом графа Глорио скрылся за горизонтом, тележные беглецы начали потихоньку приходить в себя. Все по-разному: фон Мюнстер орлиным оком оглядывал итальянские просторы в смутном предчувствии очередных сюрпризов, Эделия тихо попискивала от боли в ноге, Карл начал издавать более членораздельные звуки. Руперт размышлял: "Ногу Эделии надо бы срочно осмотреть и, по возможности, подлечить. Черт, - примерно так думал он, - знал бы я заранее, что в доме этого Глорио находится Манон, так не стал бы бегать, завез бы туда Эделию и пусть разбираются... А сейчас девушка ранена, помощь нужна... Правда, доктор есть, но не верится что-то в его исцеляющие способности. Ладно, отъехали мы на очень хорошее расстояние, - в конце концов решил барон, - с одной стороны, за нами уже не поскачут, с другой стороны - еще можно вернуться. Да и какой-то крестьянский домишко маячит за полем - можно купить вина и сыру и сделать остановку".

     Эделия с радостью откликнулась на возможность привала - телега была тряской и каждая колдобина отдавалась болью в поврежденной ноге. Руперт проворно слетал за едой в примеченный домик. Когда попутчики утолили голод, Карл осмотрел ногу Эделии и наложил тугую повязку, для которой Руперт не пощадил одну из своих нижних рубашек тонкого голландского полотна. В кружевной тени жидкой оливковой рощицы было душновато, но покойно. Хотелось немного посидеть, поговорить, подумать. Честно говоря, Руперту не терпелось выслушать рассказ Карла, который почти совсем уже пришел в себя, если не считать легкой туповатой озадаченности, появлявшейся на его лице всякий раз, когда он смотрел на Эделию.

     Заставлять Лотецки говорить не пришлось. Он поведал - даже без особой сбивчивости и истеричности - об обстоятельствах появления дюка и Манон в доме графа Глорио. По его словам, нынче поутру, после завтрака, синьор Глорио зазвал дюка к себе в кабинет отведать легкого вина и поговорить о жизни. Карл был несказанно рад этому, потому что мог сопровождать Манон в ее прогулке по садику, где они любовались бабочками и изумрудными лягушечками. О чем говорили граф и дюк за закрытыми дубовыми дверями - осталось загадкой, но беседа длилась около часу. Манон и Карл уже вернулись в дом и Манон расположилась у окна гостиной с вышиваньем, когда дверь графского кабинета с грохотом распахнулась и оттуда появился дюк. Он был не в лице. В том смысле, что его лицо было удушливо фиолетового оттенка. Бессмысленно поведя очами, дюк захрипел, схватился за ворот рубашки и повалился на пол.

     Началась суматоха, восклицания Манон: "Дядюшка отравился, Карл, ну сделайте что-нибудь!" Граф, посмеиваясь, твердил: "Какое там, отравился, косточка от маслины, постучите его по спине"... И тут случилось самое страшное... Когда Карл хлопотал над дюком, из его кармана выкатился пузырек... гюнтеров пузырек... Пустой! Граф поднял пузырек, понюхал пробку и, нахмурившись взглянул на Карла... Карл бросился вон из дома, все в его голове смешалось... Это не он, не он...

     На этом месте Карл вновь принялся всхлипывать и причитать. Она, она решит, что я злодей, а если не злодей, так трус, не знаю, что хуже! Руперт незлобиво ткнул Карла в бок. Просто, чтобы привести в чувство. Не волнуй девушку, лекарь... А расскажи-ка лучше, откуда у тебя пузырек с ядом... На этот вопрос Карл вовсе стал сбивчиво нести какую-то околесицу насчет маменьки, венской уроженки, и папеньки, хельветского лекаря... А потом вдруг обреченно молвил: "Гюнтер дал".

     "Откуда, впрочем, знать барону фон Мюнстеру про какого-то там Гюнтера", - устало думал Карл. Суматоха последних часов так его вымотала, что он чувствовал себя пустым и гулким, как кувшин для вина, что выставили на солнце для просушки. А барон все не отставал со своими вопросами. Все ему интересно было знать о доме Глорио, что там, да как... Просто чтобы отвязаться от барона, Карл рассказал, что в столовой графа висит портрет красивой дамы. Видимо, дорог этот портрет графу, жена, верно, покойная... хельветская подданная, наверное... Барон в удивлении взглянул на Карла - "Почему ты решил, что хельветская подданная?" "Так медальон у нее на шее, - пробормотал Карл. - хельветской майолики, белый с голубой розой... дрянная, кстати, майолика, роза на капусту похожа... о Манон, Манон!"

     Эделия, до сей поры молчаливо слушавшая мужчин, схватила барона за руку.
- Маменькин медальон, других таких нет, - жарко прошептала она ему прямо в ухо.
- Помолчи, дитя, - предостерегающе сжал ей руку Руперт. "Мда, а граф-то интересная личность, оказывается, может и зря я пренебрег его гостеприимством..."

     Меж тем на дороге, где по-прежнему стояла телега наших друзей, появилась замечательная процессия. Три пестрых, ярко крашенных кибитки были влекомы впряженными в них разномастными лошадками в том самом направлении, откуда только что приехали наши герои - к дому графа Глорио. Из кибиток доносился нестройный гул голосов, лай, кукареканье, словом, мешанина звуков. Вся в целом картина не оставляла никаких сомнений в том, что это бродячая труппа - артисты, циркачи, гимнасты, тот забавный и неопасный сброд, который всегда можно встретить в любых теплых и хлебосольных краях.

     Заприметив наших путников, актеры остановились, из кибиток появились люди в смешных костюмах. Не ожидая никаких приглашений, они подошли к нашим друзьям и затеяли непринужденный разговор. Собственно, их интересовало, правильно ли они едут к имению графа Глорио, который пригласил их показать "Сцены из мадридской жизни с исчезновением благородной доньи Эльвиры" - чувствительную пиесу с рядом волшебных эффектов и рыцарских поединков.

     Узнав, что дорога правильная, артисты вовсе не собирались быстро уходить - напротив, они расположились позавтракать. Откуда ни возьмись появился кувшин с дешевым вином, яйца, молодой сыр, хлеб. Шум, шутки, атмосфера неожиданно нагрянувшего балагана.

     Один из гимнастов склонился над ногой Эделии. "Вывих, - констатировал он, - сильный вывих". Не обращая внимания на писк Эделии, парень решительно дернул ее за лодыжку. "Ну вот.. а теперь травку приложить..."
- Крисмегильда! - крикнул он куда-то в сторону повозок, - принеси-ка своего травяного зелья! Из последней кибитки, потягиваясь и демонстрируя в зевке два ряда великолепных жемчужных зубов, появилась девушка примечательной внешности.

     Была она высока и дородна телом, огненно-рыжие волосы оттеняли молочно-белую кожу, яркие зеленые глаза смотрели на мир с непринужденным, веселым любопытством. От нее так и пыхало искрящимся, ослепительным здоровьем, любовью к жизни и свежей силой... Руперт от восхищения прям таки крякнул. Богиня плодородия, не иначе! Гимнаст, возившийся с ногой Эделии, понимающе подмигнул Руперту: "Наша Крисмегильда... меньше полугода с нами, а уже какие овации имела в роли Брунгильды, когда мы баварцам "Зигфрида и Нибелунгов" давали!!! А как собак дрессирует!"

     Крисмегильда, ласково улыбнувшись Эделии, начала заматывать многострадальную эделиину лодыжку тряпочкой с какими-то мазями. От мазей исходил травяной, слегка болотный запах. Руперт с удовольствием поглядывал в сторону девушек - тонкая, прозрачная Эделия, воплощение придворной красоты, и Крисмегильда - истинное дитя окружающей природы... Да, такую во дворцах не взрастишь... Ее попробуй во дворце запереть - сбежит, как пить дать сбежит...

     - Ничего, ничего, - приговаривала меж тем Крисмегильда, - сейчас тебе полегчает, а я пока тебя немного развлеку, ты и забудешь про боль... Тут Крисмегильда тихонько свистнула. Из ее повозки выскочил белый, как сахар, пудель, весь увешанный лентами. Ленты делали его ужасно похожим на придворного шаркуна. Вид у него был просто уморительный.

     - Фемистоклюс, - звонко крикнула Крисмегильда, - а покажи нам, как надо кланяться его высочеству?
Пудель принялся искательно кланяться направо и налево, периодически упадая на живот и проползая пару шагов будто бы в припадке верноподданичества. Все вокруг смеялись. Чувствовалось, что этот спектакль артистам никогда не приедается.
- А теперь, кузен Фемистоклюс нам покажет придворный балет! Алле, алле, Фемистоклюс, - хохотала Крисмегильда, меж тем, как пудель забавно кружил за задних лапах.

     Руперт от души смеялся над проделками собаки. Да и хозяйка чудо как хороша. Но тут барон взглянул на Карла и чуть не поперхнулся смехом. Карл не смеялся, наоборот, на его лице застыло выражение озадаченной тоски, смешанной с ужасом. Как будто он увидел привидение.

     "Черт знает что с ним делается, - недовольно подумал барон, глядя на доктора, - умом он тронулся, что ли?" Меж тем Эделия, утомленная бурными событиями дня, долгой дорогой и, чувствуя как утихает в ноге боль, смежила очи и тихо задремала. Прикрыв девушку большим лоскутным одеялом, Крисмегильда приложила изящный пальчик к своим пухленьким губкам и поманила путников к кибитке.

     Тяжело ступая в нескольких шагах позади, Руперт подбирал подобающие случаю выражения благодарности, надеясь произвести весьма благоприятное впечатление и завязать разговор, как внезапно его опередил Карл. Он решительно обогнал барона, почти схватил Крисмегильду за руку и что-то горячо зашептал ей на ухо. Отстранившись, девушка странно посмотрела на доктора, потом молча кивнула и, показав остальным рукой, что ей надо поговорить с этим человеком наедине, двинулась вслед за Карлом в сторону от кибиток...

     Когда Карл и Крисмегильда через час вернулись, Руперт уже весь извелся от нетерпения. За этот час в состоянии Эделии произошла разительная перемена. Лодыжка ее сначала посинела, потом начала чернеть и на ней стал вздуваться уродливый отек. Эделия уже проснулась от сильного приступа боли, но почти тут же провалилась в новое беспамятство. Лицо ее горело, она металась в лихорадке, изо рта срывались бесконтрольные несвязные слова. Эделия вспоминала маменьку, звала императора Арнульфа, упоминала какого-то неизвестного фон Мюнстеру Зуухеля, и, наконец, самого Руперта. Что еще за Зуухель такой? "Поймаю, уши отрежу", - решил про себя барон.

     Женская природа мнимого рыцаря Эдольфуса уже не была ни для кого секретом, берет давно слетел с горящей в лихорадке головы, волосы разметались по плечам. Руперт, видя такое дело, прикупил у женщин из обоза показавшуюся ему приличной и подходящей по размеру одежду и попросил переодеть Эделию, чтобы ее не стесняли тесные мужские покровы. Да и запылился ее мужской наряд за эти дни, и дырок на нем было вдосталь.

     Когда Карл и Крисмегильда наконец закончили свой таинственный разговор и вернулись, барон в очередной раз менял на лбу Эделии мокрую повязку. Карл и циркачка, бросив взгляд на больную, оба не на шутку встревожились и опять принялись совещаться. Крисмегильда тронула фон Мюнстера за плечо:
- Случилась беда, барон. Вашу спутницу укусила змея. Нога разута была, трава здесь высокая, ну и... Видите ранку? - Руперт ранки не увидел, вспотевший от напряжения Карл, стоя на коленях, отсасывал яд. - Ей нельзя оставаться здесь. Девушке нужна постель и хороший уход.

     Руперт вопросительно посмотрел на Карла. Тот кивнул, подымаясь:
- Может понадобиться кровопускание, может быть даже иссечение. В лесу я не смогу этого сделать. Мы должны перенести ее в дом графа Глорио.
- Ну что ж, - поднялся Руперт с земли. - Давайте свяжем носилки и погрузим Эделию в повозку. Кстати, ты знаешь, кого ты, ничтожный предатель и изменник, имеешь счастье лечить? Это герцогиня императорского двора Эделия фон Шляппентохас. Слыхал про такую?

     Карл слыхал. Он молча согнулся в почтительном поклоне. Эделия поклона не видела, она металась в бреду и горячке.
- Если ты ее не вылечишь, я тебя убивать не стану, не надейся. Я тебя изувечу. Будешь ползать в дерьме и блевотине, как самый мерзкий навозный жук, - пообещал Руперт Карлу. На всякий случай он положил руку на свой меч, но Карл и так ему поверил. Он опять склонился над Эделией и стал осторожно ощупывать ее опухшую лодыжку. Фон Мюнстер беспомощно озирался по сторонам, ища, на ком бы сорвать накатившее на него чувство безнадежности, беспомощности и отчаяния.

     Тут раздался стук повозки и на дорогу влетела легкая карета с двумя лошадьми в упряжке. Дверца кареты приоткрылась и из нее выпрыгнул Гюнтер. Он, растолкав хлопочущих Карла и Крисмегильду, бросился к лежащей Эделии, схватил ее за руку, заглянул под веко.
- Жива, слава Богу. Вот она где, наша беглянка. - После этого он поднялся и оглядел стоявших вокруг:
- Господин барон. Герр Лотецки.
Карл ответил ему невидящим и неузнающим взором и вернулся к своей пациентке.

     А Руперт даже почувствовал облегчение. Ну наконец-то нашелся человек, который ответит на вопросы и даст полезный совет.
- Герр Гюнтер! Какими судьбами?
Карл резко вздрогнул при звуках этого имени, но носитель имени был ему незнаком и Карл опять потерял к нему всякий интерес. Гюнтер потянул Руперта за руку и они оба затворились в карете.

     Гюнтер заговорил первым:
- Наконец-то я вас нашел. Вы не представляете, что творится во дворце после бегства молодой герцогини. Герцогиня-мать в бешенстве и отчаянии, император только и ищет повода, кого в отставку, кого в тюрьму, кого на эшафот. Если бы не донесение от Фихтенгольца, так и не знали бы где искать. Ну и вы тоже хороши. Уж весточку могли бы подать. Сами понимаете, с вами не просто девушка и даже не просто герцогиня. Тут приз целой империи и, может быть, судьба будущей войны.
- Фихтенгольц? - Руперт удивленно поднял бровь. - А вы знаете, что он...
- Предатель? - докончил за него Гюнтер. - Да, конечно. За что, по вашему, мне деньги платят?
- Тогда почему же...
- Он до сих пор не арестован? Ну, видите ли, господин барон, прямой метод не всегда самый лучший. Давайте я вам так скажу: Фихтенгольц на свободе нам сейчас полезнее, чем Фихтенгольц в тюрьме или на плахе. Я ответил на ваш вопрос?
- Да, вполне. То, что шут Строфкамиллин на Фихтенгольца работает, вы знаете?
- Ну, помилуйте, барон, вы меня еще кухарками и конюхами пугать начните. Что такое шут? Сегодня он жив-живехонек, поет, пляшет, и острит бездарно, а завтра от него кучка праха осталась. Простолюдины нас не интересуют. Что вы еще знаете, что могло бы быть мне интересным?
- Кое-что знаю. Я случайно слышал разговор Фихтенгольца о том, что принцесса Манон на самом деле подменена похожей на нее маркитанткой.
- Я уже в курсе. А вот если бы я узнал об этом хотя бы пару дней назад, многое пошло бы по-другому. Провели нас хельветы. Ох, как провели. Я себя таким идиотом чувствую. Готов бочонок портвейна хельветскому Гюнтеру послать. Помните портвейн? - Гюнтер слегка улыбнулся.

     - Кто такой Зуухель?
- Смотря кого вы имеете в виду. Я знаю Зуухеля - булочника с улицы Барбароссы, Фридемана Зуухеля фон Цубербилера - начальника личной охраны императора и Зуухеля - слугу на посылках у ростовщика из еврейского квартала. Подумайте, христианин и на службе у гнусного ростовщика. Кстати, именно последний Зуухель периодически является к нашему другу Фихтенгольцу за платежами. А вы думаете почему Фихтенгольц пошел на измену? Причина весьма прозаична - деньги. Но кончит он на плахе, это я вам обещаю.

     - Зачем вы велели Карлу отравить лже-принцессу? Не видели разве, что он по уши в нее втрескался?
- Во-первых, я еще не знал тогда, что Манон - фальшивка. Во-вторых, вы правы - мой человек сработал топорно и глупо. Выучил свою роль и гнет ее, смотреть по сторонам его уже не хватает. Он уже отправлен в Вену и там получит назначение командовать сторожевым постом на мазурской границе. В лесу, знаете ли, на болоте. Провалил дело, пусть теперь с комарами повоюет. Вы не представляете, господин барон, с какими людьми приходится работать. От Треплица, моего предшественника, такой сброд остался, что только держись. Да и теперь я только и слышу: возьмите того, примите этого. Наши дворяне почему-то считают, что работа в гюнтерах - лучшее, куда они могут пристроить своих байстрюков. Вы же знаете, в общественном мнении люди на нашей службе купаются в деньгах и с трудом отбиваются от сонма липнущих к ним красавиц.

     - Зачем вам понадобилось убивать дюка Эллингтона?
- Абсолютно незачем, барон. Это не мы. Дюк - безобидный великовозрастный шалопай, в политику он не играется, наследником престола ни в коей мере не является. Ему велели таскать по Европе якобы принцессу, он и таскает.
- Так ли обязательно устранять Манон?
Молчание.

     - Зачем вам нужна была полная карета фальшивой майолики?
Гюнтер снова не ответил. Его, казалось, больше привлекала игра солнечных лучей на ветвях деревьев за окном. Потом он перестал любоваться бликами на листьях и посерьезнел:
- Барон, нужна ваша помощь. В доме графа Глорио случилось что-то серьезное. Если действительно убит брат хельветского короля, то хельветские отряды могут здесь появиться уже послезавтра. Подданный Империи Карл Лотецки замешан в отравлении - последствия объяснять не надо? Лотецки служил у врага Хельветии, убийцы и контрабандиста фон Мюнстера - тут вы уже лично замешаны. В наших и ваших интересах погасить скандал как можно быстрее, не дать новостям уйти наружу, выиграть время. Это раз. Фаворитка императора и возможная наследница хельветского престола тяжело больна. Если Эделия умрет или останется инвалидом, император нам всем открутит головы. Это два. Таким образом, и интересы государства, и интересы ваши личные абсолютно совпадают. Они требуют, чтобы вы собственной персоной появились в доме Глорио и разобрались, что же там произошло. И позаботились о девушке. Известие в Вену, что Эделия найдена, я отправлю немедленно своими каналами. Вы согласны со мной?

     - Согласен. - Руперт сказал это, даже понимая, что Гюнтер обращается к нему, как обращался бы к своему агенту. Но капризничать в его ситуации было бы глупостью. Гюнтер был прав во всем. Эделию надо спасать и с дюком тоже надо разбираться.
- Спасибо, барон. А у меня для вас письмо, просили из Вены передать. Письмо было от герцога и конверт, покрытый сургучными печатями, выглядел невскрытым. Руперт покосился на Гюнтера и стал читать. Письмо гласило:

     "Любезный вассал наш, барон фон Мюнстер,

     Не могу передать вам, как я был расстроен, когда вы так внезапно отправились в Вену и даже не заехали попрощаться. Я знаю, что вас призвал в столицу ваш долг повиновения императору, но, все равно, я душевно огорчен. Не сомневаюсь, что и в самых сложных условиях вы останетесь на высоте рыцарского долга и не уроните в грязь славное имя вскормившей вас своим материнским молоком Вестфалии. (Руперт представил себе Вестфалию, кормящую его молоком, и улыбнулся про себя). Хочу также сказать вам, барон, что я и герцогиня чрезвычайно озабочены тем, что вы до сих пор не женаты и не имеете наследника, а между тем годы ваши не молодые и служба опасная. Кому достанется ваш титул и ваше имение, если Господь распорядится вам пасть на полях сражений во славу нашего милостивого императора? Я не могу приказывать вам в столь деликатных вопросах, но подумайте об этом.

     Пользуюсь также случаем передать вам наши последние новости. Лиззи, помните, я посылал вам ее портрет, чудо как расцвела и часто радует нас на балах своим замечательным пением и игрой на лютне. И недавно я посвятил в рыцари моего расторопного слугу с присвоением ему фамилии фон Вестфаллен в честь нашего замечательного края. Он часто расспрашивает о ваших, барон, подвигах и хочет быть на вас похожим.

     Я и герцогиня желаем вам скорейшего и успешнейшего выполнения вашей миссии и возвращения в родные края. Надеемся скоро лицезреть вас на нашем традиционном осеннем турнире".

     Фон Мюнстер тяжело вздохнул. Еще и с этого края подпирают. Герцог, фактически, приказывает ему максимально быстро вернуться, жениться и обзавестись наследником. А иначе его земли и титул достанутся выскочке фон Вестфаллену. Ладно, об этом подумаем, когда будет время. Сейчас главное - Эделия и дюк.

     - Простите, барон, есть еще несколько вещей, которые вам лучше узнать сейчас. Первое. Ваша знакомая Строфокамилла фон Линц пытается вас разыскать. В данный момент она следует в своей карете по направлению к югу и будет здесь где-то завтра к полудню.
- А?..
- Скорее всего вместе с нею, но не в одной карете. Второе. Граф Глорио такой же падуанский граф, как я - веселая девушка. По нашим сведениям вся эта земля вместе с титулом куплены им недавно, а прибыл он из далекой страны на востоке и переменил имя, а зачем - неизвестно. Если узнаете, будет хорошо. Когда-то, лет двадцать назад, он был очень дружен с герцогиней Корделией и даже сопровождал ее в поездке по хельветским минеральным курортам. У него в доме висит большой портрет Корделии, а у Корделии в будуаре стоит его подарок - чучело медведя. Возможно, он считает, что герцогиня Эделия - его дочь. Это хорошо, будет лучше о ней заботиться.

     Руперт открыл рот и так с открытым ртом вышел из кареты. Когда он закрыл рот, карета с Гюнтером скрылась, как будто ее никогда не было...

     Через несколько часов, когда солнце уже начинало садиться, во двор графского дома въехали цирковые фургоны. Из одного фургона быстро выскочили мускулистые ребята и вынесли носилки с лежащей на них девушкой. Носилки понесли в дом, Карл бежал впереди, показывая дорогу, рядом с носилками, заботливо поправляя повязку на лбу больной, шла рыжая девушка в простой одежде. Одним из носильщиков был среднего роста эфиоп, слегка прихрамывающий на левую ногу. Эфиоп вращал глазами и что-то мычал. Видно, был глухонемой.

     На пороге дома, с любопытством глядя на эфиопа, стояла принцесса Манон. Кого-то он ей напоминал, этот чернокожий, какое-то событие - веселое, мимолетное и недавнее. Сама Манон, как ни странно, убитой горем племянницей отнюдь не выглядела. Глазки не заплаканы, волосы тщательно уложены, в руке зеркальце - недавний подарок графа. И откуда он только берет все эти заморские вещицы?

     Увидев Карла, принцесса резко переменилась в лице и настроении:
- Немедленно схватите этого человека! - закричала она, - это он пытался отравить моего дядю!

     На крик принцессы словно из ниоткуда вынырнул раскосый стражник и решительно направился к Карлу. На Лотецки жалко было смотреть: съежился, поник, раскис и в нерешительности топтался рядом с носилками.
- Я не виновен, Ваше Высочество, - только и выдавил он, с отчаянием и мольбой глядя на Манон. В наступившей тишине неожиданно прозвучал глубокий и мягкий голос Крисмегильды:
- Ваше Высочество, Карл тут ни при чем. Поверьте, я это точно знаю. Манон бросила презрительный взгляд на комедиантку и уже открыла было рот, чтобы приказать схватить и эту наглую девицу, но внезапно осеклась и, не веря своим глазам, уставилась на Крисмегильду.

     Комедиантка отнюдь не смутилась и спокойно продолжала:
- Я наслышана о вашей доброте и справедливости, принцесса. И не в первый раз имею счастье видеть вас, - голос Крисмегильды был совершенно серьезным, но что-то неуловимо насмешливое слышалось в том, как она произносила титул Манон, - помните, года два назад в Италии вы почтили своим присутствием отряд хельветских рыцарей, чтобы воодушевить их на воинские подвиги?

     Крисмегильда сделала паузу, многозначительно посмотрела на принцессу и продолжила:
- Очень прискорбно, что с вашим дядюшкой случилось несчастье, надеюсь сейчас с ним все в порядке? Он выздоровел? Поверьте, Карл не имеет отношения к этому отравлению. И мы бы хотели видеть графа Глорио: у нас больная девушка и ей срочно нужна помощь.
- Дядюшка при смерти! - тихим голосом сообщила Манон и, вытащив платочек, всхлипнула, - граф вот-вот должен вернуться с каким-то ученым лекарем, - и, обращаясь к Раскосому, добавила, - отпустите его, пусть граф Глорио сам разберется.

     Вид у принцессы был явно растерянный, она никак не могла совместить в своей голове вернувшегося Карла и эту насмешливую девицу... ах, как же ее звали? Кажется, Крисмегильда... да еще этот дурацкий эфиоп напоминает ей кого-то, кого она видела не так давно... Ладно, потом, потом... Нельзя стоять с таким видом перед целой толпой. Что там сказала Крисмегильда? Кто у них болен?

     Манон приняла сострадательный вид и, подойдя к носилкам, склонилась над больной.
- Кто это? - спросила принцесса, повернувшись к Крисмегильде.
- Герцогиня Эделия фон Шляппентохас, - ответила комедиантка, - с ней случилось несчастье, змея укусила. Прошу вас, позвольте внести ее в дом.
Принцесса кивнула головой и громко распорядилась поместить больную в соседней с дюком Эллингтоном комнате. По молчаливому уговору, разговор о Карле был отложен. Манон бросила взгляд на Крисмегильду и та чуть кивнула головой. Им предстояла более важная беседа.

     Комната, куда внесли Эделию, оказалась просторной и пустой. Лишь посередине стояла массивная деревянная кровать с толстыми пуховыми перинами да в углу возвышался огромный, в человеческий рост, платяной шкаф. За раскрытыми окнами тихо шелестел большими зелеными листьями густой сад и откуда-то издалека доносился гомон располагавшихся на ночлег циркачей.

     Едва ушли слуги, как в окне показалась черная физиономия эфиопа. Убедившись, что никого нет, эфиоп перелез через подоконник и очутился в комнате. На несколько секунд он склонился над лежащей девушкой, послушал ее неровное дыхание, сочувственно покачал головой и направился было к двери, как из коридора раздались приближающиеся голоса. Эфиоп оглянулся и, увидев большой шкаф, исчез за его дверцами.

     В комнату вошли принцесса Манон и Крисмегильда.
- Здесь мы можем спокойно поговорить, - голос Манон звучал нервно, - тебя ведь, кажется, зовут Крисмегильда? А твоего брата звали Херлунг? Я его помню, он был сильный мужчина. Я никогда не встречала более сильного мужчины. Но один против девяти...
- Ты могла послать за помощью, Эрнестина, - во взгляде комедиантки проскользнула плохо скрываемая неприязнь, - но ты наслаждалась боем... Впрочем, я не собираюсь высказывать тебе упреки. И мне нет дела до Хельветии - выдавай себя хоть за короля Уильяма. Могу даже подарить накладную бороду. Единственное, чего я хочу - чтобы не пострадал невинный. Оставь Карла в покое. Боже мой, этот бедный юноша еще и влюблен в тебя!
- Да собственно, я и не хочу его обвинять, - уже более спокойно сказала Манон, - но вот что скажет граф?
- Карл все объяснит, - ответила Крисмегильда и, вздохнув, добавила, - по крайней мере, я на это надеюсь, - и вздрогнула, услыхав из гостиной громовой голос графа.

     - Как ты сказал, паршивец? Фон Шляппентохас? Дочь герцогини Корделии? Черта тебе в задницу, куда вы ее положили?!

     Словно ураган, Глорио ворвался в комнату и, не замечая ни принцессы, ни ее гостьи, бросился к кровати Эделии. За ним, неловко семеня маленькими ножками и подслеповато щуря глаза, вошел невысокий, по плечо Манон, щуплый и тщедушный человечек - тот самый ученый лекарь.
- Да, да - это она! - взволновано восклицал граф. - Что с ней? Боже мой, да сделайте же что-нибудь, доктор!
Манон и Крисмегильда переглянулись, удивленные такой трогательной заботой графа. Где-то в шкафу негромко скрипнула дверца.

     Осмотр занял более получаса. Наконец, доктор, осторожно прикрыл Эделию одеялом, и, повернувшись к графу, сказал неожиданно тонким писклявым голосом:
- Ничего страшного, граф. Укус змеи, совершенно неопасный! У вас в деревне половина мальчишек так перекусана. Несколько дней полежит без сознания и оклемается. Я приготовлю специальные компрессы и мази.
- Герцогиня - не половина мальчишек, - проворчал граф, но видно было, что он заметно успокоился, - давайте, готовьте ваши компрессы.
- А как же дядющка? - вмешалась Манон.
- Ах, да! - воскликнул граф. - Принцесса, вы не проводите доктора?

     Доктор и Манон отсутствовали не более двух минут. Когда они вернулись, в глазах принцессы стояли слезы, а доктор как будто стал еще меньше ростом.
- Граф Глорио, - чопорно обратился он к хозяину дома, - дюк Эллингтон скончался!

     На короткий миг лицо графа окаменело, но затем взгляд его стал решительным и колючим:
- Принцесса, приношу вам свои глубочайшие соболезнования! Я очень любил и уважал вашего дядюшку и не могу передать словами, как мне тяжела эта утрата. Однако, думаю, вы поймете меня - его тело нужно немедленно переправить на землю Хельветии. Собирайтесь, принцесса, вы должны вернуться ко двору. Эй, слуга! - громогласно выкрикнул граф, - срочно снаряжайте карету и готовьте факелы. Мы будем ехать всю ночь.

     Граф склонился перед принцессой в почтительном поклоне и тут же развил бурную деятельность. Он кричал на слуг, собирал свой отряд, подгонял конюхов, трижды получил заверения доктора, что в его отсутствие ничего страшного с герцогиней не произойдет и, совершенно уверившись в этом, сообщил тому, что после Хельветии, возможно задержится на денек по неотложным делам.

     Когда карета вместе с телом покойного брата хельветского короля, принцессой Манон, графом и сопровождавшими их людьми отбыла, к Крисмегильде подошел Руперт. Он уже смыл весь маскарад и теперь выглядел на удивление свежо и молодо.
- Скажите, Крисмегильда, - попросил он, - о чем вы беседовали сегодня с Карлом?
Крисмегильда стряхнула с себя задумчивый вид и улыбнулась:
- Ай-ай-ай, - погрозив пальчиком, ответила она - вы, барон, и так слишком много знаете.
- Что я знаю? - удивился барон.
- Для тех, кто вырос на природе, - заметила Крисмегильда, - запахи словно буквы. Да и дверца шкафа скрипит.

     Теперь уже широко заулыбался Руперт.
- Мне нужно ехать, Крисмегильда. Прямо сейчас, - сказал он. - Эделия будет здесь в безопасности. Все что хотел, я уже узнал.
- И о том, кто отравил дюка Эллингтона?
- И это тоже, - ответил Мюнстер и неожиданно поинтересовался, - а куда вы уедете после представления? Где вас искать?
- Не знаю, - рассмеялась Крисмегильда и лукаво посмотрела на барона. - Но если действительно захотите, барон, то найдете даже на краю света!

     - На край не на край... - проворчал Руперт, - а в Рим мне точно надо. А ваши гастроли где предполагаются, осмелюсь осведомиться?
- Да мы, артисты, как цыгане - редко знаем свои пути-дороги наперед, - улыбнулась рыжеволосая очаровательница. - Куда ветер понесет...

     Руперт смотрел на нее, не скрывая заинтересованности. После томных и бледных принцесс и герцогинь, которых надо было перманентно от чего-то спасать, ее природная сила и здоровая красота были прямо-таки живительным эликсиром. Внезапно его осенило:
- А почему бы вам не направиться на юг? Италия - чудесный край, и искусство там весьма ценят. Может быть, вам еще пригодится некий эфиоп? Свои дела тут я завершил, Эделия в надежных руках. Да и погони утомили.

     Крисмегильда оживилась.
- Давайте поговорим с Трильби, нашим предводителем. Мы все решаем вместе, но окончательное слово все-таки за импрессарио. Вообще-то силач у нас в труппе уже есть, Орсо...
- Поверьте, дорогая, я у него хлеб отбивать не намерен, и признание прекрасных дам тоже. Придумаем что-нибудь, чтобы он не пострадал. В конце концов, я за деньгами не гонюсь, никого не обберу. Скорее, наоборот.
- И какой же нумер мы вам придумаем? Гири поднимать можете? Борьбу знаете?
- Справлюсь, - проворчал Руперт. - Тоже мне, хитрости.

     И они, недолго думая, выскочили в окно (Руперт потянулся поддержать её, но был обдан комически-возмущенным взглядом) и шмыгнули к кибиткам цирка.