На плечо легла рука охранника. Ананта вздрогнул.     - Что случилось, Фрэнк?     - Все в порядке, док. Хожу проверяю. Босс велел все закрыть и чтобы ничего не гудело и не хлюпало. Говорит, ему не нужны полуночные звонки во время праздника. Вы готовы закрывать лабораторию, доктор Срид?     - Да, Фрэнк, готов. Дай мне только пару минут.     - Конечно, доктор Срид.     Досадно! Завтра - выходной день, местный праздник по случаю юбилея мэра, и он напрочь забыл, что сегодня все помещения на факультете закрывались в обязательном порядке и на два часа раньше времени. Теперь придется прервать синтез, и в понедельник три лишних часа уйдет на подготовку реактивов, разогрев конфорки, калибровку спектрометра. А сегодня так хорошо работалось!.. Джерри, его дипломник, как всегда точно отмерил химикаты, выставил температуру мармита, и только смешав раствор в колбе и поставив ее на конфорку, отпросился на игру с инженерами. Это его можно было сейчас увидеть в проволочном загончике, где он разминался, подпрыгивая и вертя в руках дубинку. Глен, второкурсник, изготовился напротив и мял в руке бейсбольный мячик, примериваясь, как бы бросить так, чтобы звонко попасть Джерри прямо по верхушке шлема.     Остальной лабораторный люд тоже разбежался - отличный весенний денек манил на шоссе, в загородные домики и просто подальше от работы. Но Ананте было не до приветливого апрельского солнца Небраски, не до пьянящего воздуха свободы наступающего выходного, не до звонких женских голосков, доносящихся даже через закрытое окно. В пустой комнате деловито гудел вытяжной шкаф, чуть светилась поверхность разогретой конфорки, приветливо горел фиолетовый глаз лазера и зеленый раствор, повинуясь общему настрою, тихонько побулькивал в колбе, а внутри него должны были идти те две реакции, ради которых доктор Срид и собирался просидеть тут весь остаток вечера, а если повезет и спектрометр покажет желаемые пики, то и ночь. Никто не будет топать по полу (вибрации следовало избегать), кидать куртки через комнату (пыль!), оглушительно чихать и сморкаться (могло дрогнуть перо самописца). И произойдет наконец двухступенчатый синтез, который химики трех университетов безуспешно пытались осуществить последние несколько лет. Все готово, вычислена температура раствора (спасибо конкурентам из Юты), подобрана частота лазера (французы опубликовали), две реакции первой ступени должны пойти одновременно. Увы, последняя ступень - реакция полуфабрикатов, полученных на первой ступени синтеза - скорее всего не начнется, для нее температура слишком велика, но если образуются хоть следы брейнорина, спектрометр должен зарегистрировать слабенький пик поглощения где-то между желтым и зеленым цветами.     Сридхарачарья (А именно так его звали, вовсе не Срид, ну почему никто вокруг не может выговорить простого индийского имени Анантападманабх Сридхарачарья? Он же научился произносить эти воробьиные американские имена! Хорошо китайцам - их коротенькие фамилии никто не коверкает.) выключил вытяжку, лазер, мармит, слил раствор из колбы (все равно за два дня половина компонентов даст осадок), глянул (так, на всякий случай) на ленту спектрометра (красная линия была скучна, как гималайский хребет), подхватил пакетик с едой (предусмотрительно на ночь заготовил, вдруг получилось бы?), набрал код на коробочке сигнализации и они с Фрэнком вышли в коридор.     - Пока, док, до понедельника. - Фрэнк помахал рукой и двинулся по коридору к следующей двери, а Анантападманабх побрел к выходу. За его спиной осталась запертая лаборатория с остывающим мармитом и утекающим по канализационной трубе раствором. Пожалуй, даже хорошо, что доктор Срид так и не узнал, что вместе с раствором утекли в трубу его Нобелевская премия, миллиардный контракт с Джонсон-и-Джонсоном, улица его имени в родной Калькутте и еще много-много других приятных последствий...     Свой обход в тот день Фрэнк Ригби начал с западного крыла биохимического факультета, и лаборатория доктора Срида была первой, куда он зашел. Если бы у Фрэнка тогда зачесалась левая пятка, а не правая, и он свернул сначала в восточное крыло, то до неудачливого доктора он дошел бы не раньше, чем через 10 минут, и Ананта успел бы увидеть еле заметное мерцание, исходящее от колбы с кипящим раствором. Дипломник Джерри, торопясь в тот день на важную игру с инженерным факультетом, поставил колбу на самый край конфорки и часть стенки сосуда оказалась холоднее, чем другие. На этой стенке и началось уже осаждение хлор-производной вещества, за которым гонялись химики мира. Спектрометр тоже не зарегистрировал осадка, ведь его объектив был сфокусирован на середину конфорки, а не на край. Эксперимент по многоступенчатому синтезу хлор-производной брейнорина повторялся еще много раз, но Джерри работал очень аккуратно, он всегда устанавливал колбу точно в центр, как требовал доктор Срид...     В конце концов Джерри честно заработал свой магистерский диплом и уехал за докторской степенью в Калифорнию, а грант, выделенный Сридхарачарье на "исследование возможностей синтеза гипотетического вещества под условным названием Брейнорин", истек. По завершении гранта доктор Срид представил факультету доклад с подробным доказательством невозможности получить брейнорин на современной стадии развития биохимии и заслужил благодарность коллег за высокий класс работы, энциклопедическую эрудицию и успехи в подготовке студентов.

Так получилось, что именно направление обхода помещений, выбранное охранником биохимического факультета Университета Небраски накануне круглого дня рождения мэра университетского городка, оказалось невольной, но главной причиной того, что первым, кто синтезировал неуловимый брейнорин, стал Сергей Петрович Меренков, ассистент физико-химической кафедры Подольского Пищевого института, 29 лет, неженатый, бездетный, беспартийный, прописанный в городе Климовске Подольского района Московской области в квартире 24 на улице Щорса, 22.     Ни доктор Срид, ни его коллеги из Солт-Лейк-Сити и Парижа не знали, что у них есть четвертый конкурент, не знали, что Сергей Петрович в погоне за своей мечтой уже в который раз срывает сроки и рискует исключением из заочной аспирантуры. А мечтой его было первым получить заветный брейнорин.     Эта мечта поглотила его давно, с тех пор как он, еще зеленым дипломником химфака МГУ, заскочив в кабинет научного руководителя, увидел номер "Биокемикл Ревью", раскрытый на статье Сержа Терьена, парижского профессора. Терьен писал о предсказанном им веществе (он называл его брейнорином), которое, по теоретическим расчетам, должно было хорошо усваиваться корой головного мозга. Тем таинственным образованием, где по гипотезам нейрологов гнездятся память, ассоциативное мышление, интеллект - словом, то, что отличает биологический вид Homo sapiens от остального животного мира планеты. Брейнорин по Терьену мог быть получен как результат головоломного многоступенчатого химического синтеза десятка компонентов, каждый из которых был недорог, доступен, давно использовался в клинической практике, но именно их соединение давало бы возможность объединить и многократно взаимно усилить их полезные действия и блокировать неприятные побочные эффекты. Увы, конечные стадии синтеза требовали для оптимального протекания совершенно разных температур, а их промежуточные продукты были настолько неустойчивы, что, по мнению Терьена, это отодвигало создание брейнорина если и не навсегда, то очень надолго.     Сергей Петрович, а в те годы еще просто Сергей, не запомнил с ходу всех построений парижанина, тем более что дошедший наконец до своего кабинета профессор Коломийцев стал проходить с ним в последний раз процедуру защиты диплома и обрадовал новостью, что есть заявка на молодого специалиста его профиля из Подольска, и Меренков, если хочет, может принять ассистентское место. А если не хочет, пошутил профессор, то его все равно туда распределят, потому что жилья подольский институт не дает, а Меренков очень удобно живет неподалеку.     Так Меренков оказался на физико-химической кафедре ППИ и некоторое время жил спокойно, почти не вспоминая ни о Терьене, ни о предсказанном им брейнорине. Звонок зазвенел у него в голове ровно через два года: он только что поступил в заочную аспирантуру Менделеевки и, просматривая в ее библиотеке литературу по теме будущей диссертации (ах, как красиво и зазывно переливалось это слово: "диссертация", как сладко было предвкушать, что его будут называть "кандидат химических наук Меренков"), раскрыл "Эпплайд Биокемистри" как раз на странице, где прямо с самого верха на него смотрела фамилия Терьена. Перелистав четыре странички назад, Сергей оказался в начале статьи еще неизвестного тогда ему ученого из университета Небраски со звучной и, судя по всему, индийской фамилией Сридхарачарья. Сридхарачарья писал, что опасения профессора Терьена не совсем основательны, что существует способ провести в одном сосуде сразу две реакции - для этого надо точно выставить температуру, оптимальную для одной реакции, похолоднее, а вторую реакцию подстегнуть резонансным источником внешней энергии. Лучше всего, конечно, подошел бы ускоритель, но для лабораторной демонстрации вполне сойдет и лазер.     Меренков перечитал статью еще раз. Что ж, с большей частью ингредиентов он работал или имел дело во время диплома, лазер с подходящими параметрами на кафедре есть - пылится уже который год в кладовке. Он вспомнил о чудодейственных гипотетических свойствах брейнорина... и пропал. Пропал весь, всем нутром, всеми своими потрохами. Он кое-как выполнял работу на кафедре, не обращал внимания на аспирантские сроки, писал формальные отчеты для своего профессора (доктор наук Петросян был очень недоволен: исследование влияния режима выпечки заварного теста на его пористость и кислотность совсем не продвигалось и надежда выпекать эклеры на 20 процентов быстрее, чем по нормативу, блекла и блекла). Меренков думал только о брейнорине. Доставание реактивов, строительство нагревателя с регулируемой и стабильной температурой, подстройка лазера, изучение теории - все это поглощало его время и внимание без остатка.     Каждый понедельник, закончив лабораторные со студентами, он мчался на электричку, в Москву, в академическую библиотеку, в зал новых поступлений, и бросался к полкам, ища свежие выпуски реферативных журналов, все поступления по биохимии, труды конференций, обзорные брошюры.     Он не только знал фамилии своих конкурентов, но и относился к ним как к своим знакомым, наделял их характерами, семьями, привычками, домашними животными. Серж Терьен, парижанин, единственный, кого он видел на фотографии в "Химии и жизни" - жизнерадостный толстячок лет 60-ти. Наверное, он любит по выходным гулять по бульварам с тросточкой, на поводке у него такса, а под мышкой свернутая в трубочку "Фигаро". Индус Анантападманабх Сридхарачарья из Омахи (имя запомнилось и произносилось совсем легко) виделся ему в яркой чалме, с горящими черными глазами, жена его любит желтое сари. Джонатан Питерс из университета Юты должен был носить джинсы, ботинки на толстой подошве и кожаный пиджак с подшитыми лоскутами на локтях. С этими людьми Сергей мысленно беседовал вечерами, когда сидел в лаборатории, спрашивал у них совета, хвастался перед ними успехами.     Через три года лихорадочных поисков Меренков понял, что пусть они там профессора, у них лаборанты, чистые реактивы, чувствительные приборы, но и он не лыком шит - он догадался, как можно осуществить в общем сосуде и последнюю стадию синтеза! Известно, что она требует температуры ниже, чем нужна для предварительных ступеней. Сридхарачарья говорил на последней конференции, что будет пытаться детектировать следы конечного продукта по их характерному спектру, предсказанному уважаемым коллегой Питерсом.     У Меренкова нет спектрометра такой чувствительности, но он ему и не нужен. Что ему нужно? Ему нужно поместить предфинальные компоненты в среду с более низкой температурой, чем та, при которой они образовались, и сделать это очень быстро. Как это сделать? Надо создать холодную область прямо в резервуаре. Где это проще сделать? Около стенки сосуда. Как? Стенку надо специально охлаждать! И на этой стенке пойдет синтез брейнорина. Не самого брейнорина, его хлор-производной, но это уже мелочи, хлорид после охлаждения должен был быть стабильным. Соскрести его со стенки и провести разложение хлор-производной уже дело чистой техники, любой второкурсник химфака справится левой ногой спросонья.     Еще год ушел на создание сосуда с охлаждаемой стенкой. Сергей освоил стеклодувное дело, научился выдувать посудины причудливой формы и с разной толщиной стенок. И наконец его уродцы приобрели прозрачность и перестали лопаться на плитках, когда на них направляли узкую струю воздуха от мощного вентилятора. Казалось бы - успех в кармане. Но нет, брейнорин не осаждался. Меренков был уверен, что синтез идет, но как зарегистрировать результат? Хлорид наотрез отказывался выделяться на стекле. Может быть, вставить стержень, вроде электрода? Но вставка тут же изменит температурные условия внутри, капризный синтез не пойдет или пойдет не так...     Решение пришло за завтраком. Меренков на своей холостяцкой кухне отправлял в рот сосиску, да так и замер с вилкой в руке и открытым ртом. Зачем ему хлор-производная? Это Сридхарачарья предполагал работать с хлоридом. Ему хлорид был нужен для выделения характерных спектральных пиков. Меренкову не нужны спектральные пики, ему нужно осаждение на стекле. И он получит осаждение! Хлорид не нужен!! Вместо хлор-производной нужно синтезировать бром-производную!!! Бромид в разложении ничуть не сложнее хлорида.     Он вынул изо рта сосиску, положил на тарелку, опять отнес в рот, машинально откусил, стал пережевывать, и все продолжал нежно купать в голове идею с бромидом. Недостатков не было, только преимущества. Бромид должен хорошо сцепляться со стеклом, иметь легко различимый коричневый цвет, не быть токсичным. Поменять один из компонентов, взять другую его соль и получше растолочь порошок перед растворением...     "Надо побежать поскорее рассказать Насте!" - Эта мысль всплыла сама собой, без всякого спроса. Подавлять ее пришлось усилием воли. Бежать некуда, Насти больше нет. Вот уже пять месяцев как нет. Два года они провели вместе, мечтали о брейнорине, о лекарствах, которые можно будет из него сделать, о вылеченных больных - Настя работала медсестрой в городской больнице. Но как-то само так получилось, что мечтать она со временем стала меньше. Зимой они разругались - Настя предложила, что, может быть, брейнорин пока подождет? Пусть Сергей защитится, получит доцента, они купят кооператив, там будет дополнительная комнатка... И тогда уже с новыми силами браться за брейнорин.     Меренков не понял: как это подождать? Ждать нельзя! Анантападманабх и Джонатан ждать не будут, они придут к финишу первыми! "Пусть придут. Этот Анантапад..." - Настин язычок заблудился в согласных. Она хотела сказать, что конкуренты-иностранцы давно уже имеют семьи, детей, свои дома, машины, а что имеет Сергей? Одну микроскопическую комнату, 105 рублей и драный диван. А доценты получают за 250, и премии у них выше, и отпуска длиннее, и путевки им чаще дают, и продовольственные заказы... Меренков не дослушал. Он наорал на Настю, она заплакала, убежала... И вот теперь ему предстоит в одиночестве переживать и провалы, и озарения.     Неважно! Это все неважно! Важно, что сегодня же вечером он начнет готовить реактивы, завтра сможет выдуть новый сосуд и тогда послезавтра... послезавтра... послезавтра суббота, в институте будет пусто... послезавтра...

Настя открыла глаза и с наслаждением потянулась. Полдвенадцатого. Хорошо-то как! Зинка - соседка по комнате - на выходные уехала в деревню, и Настя смогла всласть отоспаться после суточного дежурства. Дежурство случилось на редкость суматошное: бабки из 12-ой палаты всю ночь донимали разговорами, у Марьяновой из 7-ой открылось кровотечение, Наташка-малолетка опять норовила сбежать... Может, еще поспать?     Нет, надо вставать. Вчерашняя смутная мысль сегодня созрела окончательным решением. От этого-то и было так хорошо. Настя вскочила и распахнула окно. Майский, еще прохладный, но такой весенний ветер наполнил комнату, солнце сияло вовсю, какие-то дети носились по двору.     "... дремлют облакаааааааа! - донеслось из соседнего окна -     А мне опять приснился!     Крокодил зеленый!     Зеле-о-оный-презеле-о-оный,     Как моя тоска!"     Все, никакой больше зеленой тоски! Хватит. Сегодня она пойдет мириться с Сережей. Ну и что, что это он виноват в их ссоре, что это он на нее накричал тогда - Настя прекрасно знала, что он никогда не придет первым. И не из гордости, просто он терпеть не мог выяснения отношений и всякие сантименты. Язык его развязывался только когда он начинал говорить о работе.     Настя усмехнулась, вспомнив их первое настоящее свидание. Она так готовилась, сходила в парикмахерскую, надела новую югославскую кофточку, которая стоила ей чуть ли не целого дня стояния в очереди в ГУМе и половины месячной зарплаты. И что? Сергей едва на нее взглянул и с ходу, едва они вошли в его квартиру, начал рассказывать про свой бледнорин или как его там... Правда, завершение того вечера вполне Настю устроило, но не зря же говорят, что женщины любят ушами. Дождаться от Сергея хотя бы одного ласкового слова - это было редким праздником.     Нет-нет, Настя, конечно, не притворялась - ну, почти совсем не притворялась - ей действительно было интересно послушать, чем занимается ее любимый. Ей нравилась его увлеченность, нравилось, когда он с горящими глазами рассказывал ей об открывающихся перспективах, и будущие вылеченные больные ей были вовсе не безразличны - она и сама любила свою работу и старалась быть хорошей медсестрой. Но иногда хотелось поговорить и о чем-нибудь другом, о них самих, например, об их собственном будущем, на худой конец - о последнем фильме... Да, в кино-то они были вместе всего один раз - Настя затащила его на "Чудовище" с Бельмондо, и потом сама была не рада: Сережа явно скучал, никакая комедия ему была не нужна... Приходилось Насте ходить в кино с подругами, благо времени было достаточно - Сергей почти все вечера проводил у себя в институте.     Ну что ж, придется ей с этим смириться. Пять месяцев Настя думала, думала, думала - расстаться совсем? Попытаться его переделать? Ни того, ни другого она сделать не могла, и сегодня наконец решилась - они должны помириться. В конце концов, если он сделает свое великое открытие, то будет еще и диссертация, может быть, даже сразу докторская, и квартира, и все будет.     Размышляя и строя планы, Настя успела собраться, слегка подкраситься и надеть нарядное платье - ну не совсем же он слепой! - и выскочила на улицу. До Климовска ее подбросил Петька, бывший одноклассник, очень удачно появившийся на своем самосвале как раз когда она вышла к автобусной остановке. Однако там ее ждало разочарование - сидевшая на лавочке баба Маня, едва завидев девушку, с нескрываемым удовольствием сообщила: "А твоего-то нет! И вчера не было. А ты чего так долго не появлялась? Никак, поссорились?.." - "А давно он ушел, не видели?" - "Да говорю ж, со вчера нету. Или даже с позавчера... Я ж думала, вместе вы... А вы, значит, не вместе? То-то я гляжу..."     Настя не слушала бабку. И почему она решила, что Сергей дома? Столько времени потратила! Надо было сначала в институте проверить. Хотя, если его не было уже два дня... но бабка могла и перепутать, и недоглядеть: не круглые же сутки она здесь сидит... Пришлось ехать обратно, на этот раз на автобусе, и бежать в институт - главное, чтобы на вахте сидела тетя Груша - в воскресенье, когда нет занятий, просто так в здание не пройдешь. Насте повезло, и вот она уже торопливо идет по коридору первого этажа - где Сережина лаборатория, она знала: была там пару раз.

Сергей стоял и завороженно смотрел на коричневый налет на стенке невзрачного кривобокого сосуда. Сердце его бешено стучало. Получилось! Неужели наконец получилось? Надо бы посмотреть спектр... Нет, не сейчас - сначала подготовить новый эксперимент. Черт, сколько времени на это все уходит! Ночи как не бывало! Чтобы зря не переводить реактивы - а один из химикатов, самый дефицитный, у него почти кончился, и достать можно будет не раньше следующего четверга, когда Никита вернется из командировки - Сергей решил первый синтез провести на совсем малых количествах, а уж потом... Правда, получилось еще меньше, чем он рассчитывал - ну да ладно, для проверки более чем достаточно. А вот сейчас мы зарядим новую порцию - все компоненты уже готовы, только вот лазер у него один - в такую красивую новую посудину - и выставим нужную температуру, и полчаса подождем, а потом добавим вот этого порошочка...     Все это было вчера. С тех пор Сергей успел два раза поспать, пока шли особенно длительные стадии синтеза, и почти прикончить банку растворимого кофе. Зеленоватый раствор весело побулькивал в посудине - процесс приближался к концу. Пошли вторые сутки, как он безвылазно сидит в лаборатории - и пятый час бьется, пытаясь получить ясный ответ на вопрос, что же такое выделилось в осадок.     Сначала он черт-те сколько времени угробил, разглядывая коричневый осадок под микроскопом - он оказался нашпигованным серыми кристаллами - и выковыривая один кристаллик иголкой. Потом ребристая крошка была перенесена на предметное стекло, и дело оставалось за малым - посмотреть, в какой области спектра эта штука поглощает...     Вот над этой малостью Сергей и бился уже который час. Свет упорно не хотел фокусироваться на кристалле, потом надо было подобрать правильный диапазон, а результаты все выглядели какими-то невразумительными. И еще не забывать поглядывать на плитку - как там идет процесс, не пропустить бы тот момент, когда нужно включить вентилятор... Время бежало, Сергей взглянул на часы - уже половина двенадцатого... Захотелось чуть размяться, он подошел к окну - там сияло солнце, день был замечательный, по-настоящему весенний, мелькнула вдруг мысль о Насте...     Но тут звякнул таймер, Сергей бросился к плитке, потом снова вернулся к лазеру... По иронии судьбы оба процесса закончились почти одновременно - и теперь в одной руке Сергей держал сосуд с толстым слоем коричневого осадка на стенке, а в другой - обрывок бумажной ленты с кривой, пусть размытой и некрасивой, но ясно показывающей - именно на нужных частотах молекулы полученного вещества начинали отчаянно поглощать фотоны. Значит, действительно получилось!     Сергей медленно опустился на стул. Мысли путались. Начать сразу же анализ второй порции? Нет, на это нет сил. Да и что другое там может быть, если условия не менялись? Брейнорин. Брейнорин, который не смогли получить трое маститых западных ученых, со всеми их суперсовременными лабораториями и штатом лаборантов. Какой же я молодец! Конечно, работы еще полно - но это все потом. Сначала поесть - Сергей вдруг почувствовал зверский голод - потом выспаться... Или, может, пойти к Насте? С таким-то результатом. Интересно, она сегодня дежурит?     Он вскочил, распахнул окно - теперь уже можно не бояться, что сквозняк помешает реакции, - включил приемник на полную громкость. Комнату наполнила бравурная мелодия:     "Возьмем все наши ТЭЦ!     Умножим на рабочую     Энергию сердец!"     Под эту замечательную песню композитора Тухманова Сергей начал быстро прибираться. Не стоило оставлять слишком явных следов своей деятельности. Первым делом - спрятать оба сосуда с брейнорином в сейф. Сейф у Сергея был личный, маленький, скромно стоящий в углу между шкафом и столом, не привлекая ничьего особенного внимания - мало ли барахла в лаборатории. Тут-то и обнаружилось, что большой сосуд в сейф не влезает. Пришлось пока спрятать маленький и тетрадь с записями, а большой поставить к сторонку - сначала уберу все остальное, потом подумаю, как быть, - решил Сергей.     Приборы - в шкаф, мусор - в ведро, стол - протереть, и здесь тоже... За этим занятием Сергея и застал громкий стук в дверь. Кого это несет в такое время? Впрочем, хорошо, что не раньше. Сергей открыл - на пороге стояла Настя.     - Ты?     - Как видишь. Все работаешь? - Настя поморщила нос. - Ты что, ночевал здесь?     - Я.. да... - Сергей понимал, что надо бы что-то сказать, наверное, извиниться, и вообще, они же не виделись несколько месяцев, но язык сам собой выпалил: - А у меня получилось!     В глазах Насти мелькнуло странное выражение.     - Что получилось?     - Брейнорин! Ты же ничего не знаешь! Я решил заменить хлор на бром. Сридхарачарья думал...     - Сережа!..     - Ой, извини... И вообще... Я так рад тебя видеть. Это просто - от неожиданности. Я... Сейчас пойдем ко мне, хорошо? Сейчас... только мне надо, - Сергей оглянулся, схватил большой сосуд. - Видишь этот коричневый осадок? Я сейчас, его нужно переложить, я быстро...     - Сережа!     Что-то такое было в ее глазах и в ее голосе, что он вдруг понял - еще одно слово о брейнорине, и он потеряет Настю навсегда. Он распахнул ближайший шкаф, сунул сосуд в самый дальний угол - ничего ему там не сделается до завтра - и сорвал с гвоздя куртку.     - Идем, я готов!

В понедельник Сергей летел в институт как на крыльях. Брейнорин получен, с Настей помирились, и сегодня только одна пара на третьем курсе - первокурсников отправили на овощебазу. Первом делом - в лабораторию, спрятать наконец брейнорин в сейф, и - чего греха таить - очень хотелось еще раз посмотреть на коричневый осадок и на симпатичные кристаллы.     Брейнорина в шкафу не оказалось.     Сначала он решил, что перепутал полки. Потом обыскал два других шкафа, тумбочку письменного стола и даже все ящики, хотя было понятно, что полуторалитровая посудина там поместиться никак не могла. Брейнорина не было. В сейфе по-прежнему стоял маленький сосуд с тоненьким налетом на стенке - и это было все.     От такого сюрприза Меренков растерялся. Неужели второй эксперимент ему привиделся? Да нет, он всегда считал себя здравомыслящим человеком и не особенно верил в галлюцинации. Логично предположить, что кто-то украл его результаты, но кто? Про его исследования знала только Настя, а она явно была вне подозрений. Какие-нибудь иностранные спецслужбы следили за его работой? Это уже попахивало паранойей и шпионскими детективами, которые Сергей так любил в ранней юности. Нет, это не кино, объяснение должно быть проще. Лаборатория была заперта, значит, тот, кто взял брейнорин, имел ключ. Спросить тетю Грушу на проходной (как удобно, она еще не успела смениться), кто именно находился в институте в воскресенье, и все легко разъяснится. Наверняка Прохорову (который как раз заканчивал хозрасчетную тему о возможности увеличить угол загиба рогаликов до уровня подковы) срочно понадобился большой сосуд и он решил "позаимствовать" его у Сергея (водилась за ним такая привычка, все в институте знали, даже обсуждали на последнем профсобрании, однако ограничились устным предупреждением без выговора). Итак, тетя Груша.     - Да кто ж это кроме тебя придет в воскресенье-то, касатик?     - Тетя Груша, вспомните, это очень важно!     - Да я же говорю, болезный, никто не приходил. Настя твоя была, потом вы вместе ушли, а больше в ституте никого и не было. Вот как счас помню - днем звонил Иваныч (так тетя Груша называла директора института), спрашивал, все ли в порядке, я и докладала, что никого тут нету... Ай пропало что? - перепугалась бабуля.     - Нет, нет, спасибо, тетя Груша, все в порядке. Граница на замке!     Вариант провалился полностью. Значит, не Прохоров, да и куда ему в воскресенье на работу, он и в рабочие-то дни все норовит в курилке отсидеться. Говорит, что клубы дыма помогают ему сосредоточиться на форме будущих советских рогаликов. Врет, небось. Тогда кто? Возможно, тетя Груша прикорнула на часик-другой на вахте, да и пропустила кого-то (за ней замечали, сказывался возраст). Но версия о воре, который специально проникает в институт, дабы украсть именно его, Сергея, изобретение, причем сразу после непосредственного получения результатов, выглядела слишком фантастичной. Но не мог же приличного размера сосуд просто раствориться в воздухе!     Сергей решил отложить эту нереальную задачу на потом и перейти к более насущным проблемам. Повторить эксперимент и синтезировать брейнорин заново не представляло сложности, теперь важнее проверить его свойства. Разумеется, начинать опыты с людьми было невозможно, это только в Америке хозяева Сридхарачарьи и Питерса могли бы скормить дозу брейнорина какому-нибудь негру или коммунисту-заключенному, там это в порядке вещей. К счастью, у Сергея был близкий приятель в Москве в биологическом НИИ - Антон Верещагин, или просто Ант, как он любил себя называть. Созвониться с ним и договориться о встрече оказалось делом пяти минут, еще минут двадцать ушло на объяснение с секретаршей, что ему совершенно необходимо срочно исчезнуть по личным делам и что на сегодня его заменят. Прохорову, чтобы уговорить на подмену, пришлось пообещать две пачки болгарских сигарет (на одну этот прохиндей упорно не соглашался). Спор занял еще десять минут. Звонок Насте - и в путь, на вокзал!     Ант уже с готовым пропуском встретил его на проходной.     - Привет, Серый, сколько лет, сколько зим! Как поживаешь, старик? Каким ветром тебя занесло в наши края?     - Поживаю неплохо, спасибо. А как ты? Как жена?     - Жена? А, ну да, ты же не знаешь. Мы разошлись, так что теперь я снова свободен, как птица. Что совершенно необходимо отметить! Да, ты ведь, кажется, по делу приехал?     - Да понимаешь, я провожу некие исследования. Вроде бы синтезировал вещество, которое должно увеличивать способности или что-то вроде этого.     - Старик, ты не слишком увлекаешься фантастикой? - Ант смотрел на него во все глаза. - Как это так "увеличивать способности"? Был простой Сергей, стал Эйнштейн? Ты у нас теперь, значит, гений? Так и это надо отметить!     - Ну, не совсем так, - засмеялся Сергей. - Я даже не знаю, работает ли мое вещество. Для этого я сюда и приехал.     - Ага, значит, хочешь сотворить парочку гениальных мышей? Ты не боишься, что они резко поумнеют и начнут ставить эксперименты над нами? Как тебе перспектива оказаться в гигантском лабиринте?     Сергей рассмеялся. Несмотря на всю показную несолидность и излишне, по мнению Сергея, легкомысленное отношение к женскому полу, Антон был серьезным ученым: готовая кандидатская и даже одна зарубежная публикация. Говорили, что он пойдет далеко, если какая-нибудь очередная пассия не утащит его еще дальше, на край света. Теперь, когда Сергей собирался приступить к опытам над животными, помощь Антона была бы неоценима.     - Хочу с тобой посоветоваться, - говорил Сергей, роясь по карманам в поисках паспорта. - Я ведь даже не знаю, с чего начать. Достаточно дать препарат одной мыши? Или нужен десяток, сотня?     - Видишь ли, Сережа, что такое просто "дать препарат"? Ты знаешь дозировку? Именно для мышей? Через сколько времени он должен подействовать? Подожди, давай поднимемся ко мне, и я тебе все объясню.     Предъявив громадной бабище с каменным лицом пропуск, Сергей проследовал за приятелем в лабораторию.     Государство, кажется, всерьез заинтересовалось биологией: лаборатория Анта была одной из самых современных в стране и вполне могла посоревноваться с зарубежными. В очередной раз позавидовав приятелю (разумеется белой завистью - по крайней мере Сергею хотелось так думать), он уставился на клетку с белыми мышами, снующими туда-сюда, крутящимся в колесе или мирно спящими в углу.     И пока Антон продолжал рассказывать о методике экспериментов над животными, Сергея упорно не отпускала мысль: "Да, абсолютно ненаучно, ну а если все-таки попробовать? Вот так вот просто, дать - и все. А вдруг?" И взгляд снова и снова возвращался в клетке с мышами...     - Вампир высматривает жертву, - Ант не мог упустить случая подколоть друга. - Трепещите, все мыши и мышата, Сергей вышел на охоту, он вооружен и очень опасен.     - Да брось ты, знаешь же, что я не могу отличить одну мышь от другой!     Антон, конечно, еще лучше Сергея понимал, что давать брейнорин вот просто так - полнейший бред. Но если друг хочет? Отдать ему крыс, что ли? Пусть позабавится... А заодно, может...     - Ладно, давай подумаем, что тебе нужно... Говоришь, увеличивает способности? Тогда лучше работать с крысами, у них все проявляется и измеряется значительно проще и быстрее. Думаю, в этом случае тебе стоит выбрать трех: одну посообразительней, одну средних способностей и одну, мягко говоря, туповатую. Согласен?     - Да, думаю, что идея подходит.     - Итак, Сократ, Наполеон и Тито.     Специальным захватом, похожим на приспособление для вытаскивания "закруток" из кипятка, Ант достал из клеток трех белых крыс с разноцветными пятнышками краски на боках. Сократ оказался маленьким, шустрым, с коротким хвостом и умными красными глазами. Наполеон был уже явно в возрасте. Толстая крыса по имени Тито тупо сидела на столе, ее явно ничего не интересовало. - "Вот они, герои-первопроходцы, - подумал Сергей, - их имена войдут в историю. Хотя нет, имя Тито наверняка поменяют".     - Начнем? - спросил Ант.     - Да-да, - отвлекся от своих высоких мыслей Сергей. - Что мы знаем о них на данный момент?     - Сократ проходит известный ему лабиринт за две-три минуты, неизвестный - за пять-десять. Наполеон справляется с известным лабиринтом минут за двадцать-тридцать, на новый ему требуется около часа. Ну, а Тито по новому лабиринту блуждает часами, а с известным может справиться за час, и то если будет в хорошей форме.     - Ясно. Ну что же, жребий брошен!     Сергей достал из сумки сосуд с брейнорином. Аккуратно орудуя пинцетиком, Ант переложил кристаллики на кусочки сахара, и крысы немедленно их сгрызли. Начало было положено.     - Когда, ты думаешь, твое вещество начнет действовать? - спросил Ант.     - Вроде бы достаточно нескольких минут, пока брейнорин попадет в кровь и достигнет мозга. На всякий случай подождем полчаса.     - Брейнорин? Хорошее название, только почему не по-нашему - "мозгокрутка"?     - Ты можешь хоть когда-нибудь сохранять серьезность?     - Нет, это вредно для здоровья. Улыбка удлиняет жизнь на пятнадцать минут, спроси любого врача, - усмехнулся Ант.     Через полчаса приятели приступили к экспериментам. Внешнее поведение крыс ничем не выдавало их внезапно обретенной гениальности. Первым решили запустить Сократа в известный ему лабиринт. Крыса резво начала движение, чувствовалось, что эти стены ей уже были знакомы. Совсем не делая неверных поворотов, однако регулярно останавливаясь, Сократ успешно добрался до выхода, где его поджидала награда - кусок сахара.     - Две с половиной минуты, - подвел итог Ант. - Ничего не изменилось.     У Наполеона наблюдалось небольшое улучшение - он сумел пройти известный лабиринт чуть более чем за девятнадцать минут, однако, как сказал Ант, это могло быть следствием хорошего настроения. С Тито решили пока не экспериментировать.     - Перейдем к новым лабиринтам, - сказал Ант. - Возможно, твоя мозгокрутка подействует на это. У меня тут как раз один такой готовый лежит.     Здесь Сергея ждало полное разочарование. Умница Сократ двигался слишком медленно, хоть и не повторял своих ошибок, однако к выходу он добирался целых пять минут. Результат Наполеона тоже был неутешителен - после полутора часов безуспешных неторопливых поисков он так и не смог найти выход. О том, чтобы пускать в лабиринт Тито, не могло быть и речи.     - Да, испортил ты мне крыс, - вздохнул Ант. - Твое вещество следует назвать "тормозином".     - Смеешься... Да понимаю я: доза, время... Ну - а вдруг бы получилось? Вот чувствовал я - должно получиться! Что же не так-то?.. А если...     - Знаешь что, давай-ка я тебе просто отдам этих крыс и парочку лабиринтов. Нам их списывать пора, а ты уж как-нибудь оформишь у себя, скажешь, что крысы тебе совершенно необходимы для проверки уровня закваски теста или чего-то в этом роде. Только смотри - зубы у них острее бритвы, так что блюди технику безопасности! А еще дам тебе справочник по изготовлению лабиринтов. Исходные данные у тебя есть, корми крыс как следует, и все будет нормально.     - Спасибо, друг, - Сергей не мог сдержать радости. - Ты просто гений! Это именно то, что мне нужно.     - Если ты спросишь мое мнение, то тебе необходима хорошая девушка, но если все, что тебе нужно для счастья - это три крысы, кто я такой, чтобы тебе мешать? Держи меня в курсе!     - Обязательно. Ты молоток, старик, с меня пиво!     От банкета Сергей вежливо, но твердо отказался. Попрощавшись с Антом, он двинулся в обратный путь с клеткой под мышкой. Что же пошло не так? Почему вместо того, чтобы увеличить способности, брейнорин в одном случае их уменьшил, а в другом - не повлиял никак? Может, действительно нужно просто подождать? Ну что ж, поживем - увидим.