K ВАШИМ УСЛУГАМ, ГОСУДАРЬ

     Руперт фон Мюнстер приближался к месту своего назначения. Чаще встречались по сторонам деревеньки, бабы становились опрятнее, девки миловиднее, мужики основательнее. Жеребец пошел веселее и даже хромал чуть меньше, как бы понимая, что уже скоро ему будет теплая конюшня, полная кормушка, заботливый кузнец и вероятность приятных романтических знакомств. Руперт очнулся от полудремы. Являться прямо с дороги на прием к императору, конечно, не следовало. Какой бы срочной повесткой его не вызывали ко двору, нужно было потратить полчаса, чтобы поправить коню подкову, стряхнуть пыль с его попоны и надеть парадное оружие.

     Что с того, что император и его придворные коня и оружие сами не увидят? Слуги увидят и болтать будут, до высоких ушей все равно дойдет и дойдет в самом безбожном и перевранном виде, что у фон Мюнстера жеребец как всегда хромает и попона на нем грязная, как обычно. Жеребец, положим, действительно хромает, но это он ступил неловко, когда через ручей переезжали, и подкова повредилась. Беда небольшая, сейчас в кузню завернем и в две минуты все поправим. Попона запылилась, потому что дорога долгая. Это ж где родная Вестфалия и где императорская Вена? Попону тоже почистим и ярко заблестит на ней его баронская корона. Потому что все должны понимать, что фон Мюнстеры – это не конские яблоки на дороге, а древний и знатный род, баронство в незапамятные времена получено, в альманахе прописаны, все европейское рыцарство может завидовать.

     С самого детства слышал он историю славных деяний прабабки Шарлотты фон Мюнстер, сделавшей блистательную карьеру и кончившей в фаворитках у португальского короля (отравлена завистницами, король был неутешен, Лиссабон три дня в трауре). И если кто-то недопонимает и хихикает насчет постельного баронства, то шпага Рупертова – вот она, на левом боку висит и все генеалогические вывихи очень быстро исправляет. То же касается и географических вывихов, а именно дурацких вопросов далеко ли Вестфалия от Остфалии.

     Вот уже два года, как Руперт не был при дворе. Давно прошли и порядком стерлись в памяти придворные ассамблеи и балы, военные советы, дипломатические рауты, торжественные приемы, парадные балеты и турниры. Виной всему был этот подлец и интриган Фихтенгольц. Ну зачем, спрашивается, было Фихтенгольцу тогда встревать на Комиссии по Христианской Политике и перебивать его, фон Мюнстера, горячую речь? Руперт тогда только-только закончил обоснование своего давно вынашиваемого плана об организации Женского Крестового Похода.

     Все детали плана были готовы, согласованы с интендантами и ведущими иерархами Церкви, оставалась формальность получить благословение императора. Фон Мюнстер уже видел себя во главе отряда Христианнейших Амазонок, врывающимся в Иерусалим. О, сладкий момент славы! Сарацины, пораженные невиданным зрелищем, не могут поднять меча, их стрелы застывают в воздухе. Руперт и офицерши от Амазонок спешиваются, они подходят к освобожденному ими (ими!) Гробу Господню, Руперт благоговейно касается его завесы краешками пальцев, откуда-то с небес раздается гимн... И тут встает Фихтенгольц, прерывает Рупертов доклад, издевательским голосом вспоминает о том, неупоминаемом, Детском Походе, похабно осведомляется о нереализованных сексуальных комплексах фон Мюнстера, вообще несет всякую ерунду. Руперт пытается возражать, пытается вернуться к обсуждению, но поздно, император улыбается, в публике пошли смешки, слуги у дверей не выдерживают и неприлично прыскают, вот уже все в голос смеются... В тот же день Руперт свистнул слугу и они, не испросив даже необходимого разрешения, уехали в свое вестфальское баронство.

     Император все-таки Мюнстера уважал, на формальности упирать не стал и прислал позже свой, задним числом оформленный, приказ об увольнении в отпуск. В одночасье рухнуло то большое дело, к которому Руперт готовился полжизни. За два прошедших года он множество раз проигрывал в памяти то фатальное заседание, пытался понять, где случился прокол, что было неправильно подготовлено, недосогласовано, недоговорено. И не мог понять. Речь Фихтенгольца ничего кроме гнусных грязных глупых намеков не содержала. Какие-такие нереализованные комплексы? Да они же вместе когда-то шлялись по веселым кварталам Вены, еще и пари заключали, кто легче кошелек назад принесет. Фихтенгольц обычно выигрывал, но случалось, что и Руперт бывал в ударе. Опять же и право первой ночи никто в Вестфалии не отменял и посмотрел бы Руперт с интересом на того чудака, кто бы заикнулся о такой отмене. Детский Поход? Чего о нем вспоминать? Был авантюрой с начала и до конца, ничего не было подготовлено, продумано, командиры нормально не поставлены, интендантства не организованы, даже карт не было. Единственно, что было, попов громогласных нашли. Ну ушли они на голосовой поповской тяге, надолго ли хватило?

     За два года домашнего заточения фон Мюнстер привел в порядок родное имение, публично повесил на березе двух управляющих (одного за дело, сразу по приезде, придурок совсем зарвался, второго ни за что, просто в педагогических целях, месяца через четыре, зато нынешний пока работает и на глазах не ворует), ввел трехполье вместо двуполья, восстановил плотину на речке и теперь своя мельница крутиться будет, поставил регулярные таможни на въездах в баронство (бюджет сразу поправился и ростовщики присмирели), прекратил рыцарские распри (пару браков межродовых устроил, самого задиристого пришлось заколоть на турнире), ну и мало ли дел по хозяйству?

     Однако жизнь была скучноватая, Руперт томился и думал уже от скуки жениться, но не пришлось. Пока. Хотя герцогская рекомендация была очень даже ничего, все на месте, судя по портрету, глазки туда-сюда, приданое есть, род хороший. Правда древностью не взяли, но фаворитки в предках имеются, дедушка честно мотался в Палестину (не доехал, заплутали по дороге), герб красивый, так что мезальянсом не назовешь. Но не пришлось. Ночью прискакал императорский гонец, привез лаконичный приказ срочно и без огласки явиться, долой провинциальную дрему, жизнь начинается опять.

     Вот и кузница, наконец. Руперт завернул коня с дороги на двор, позвал кузнеца, стал спешиваться и только тут заметил приткнувшегося у стены невзрачного человечка. Тот, закутавшись в плащ, стоял спокойно и неприметно, но цепкий его глаз ловил все, что двигалось по дороге, и ждал он явно не крестьянской телеги с просьбой подвезти. Человечек отделился от стены и шагнул к Руперту:
- Барон фон Мюнстер? - Он не столько спрашивал, сколько констатировал факт, что проезжего дворянина зовут фон Мюнстер и что он - барон. В правой руке его оказался как-то сам собой перстень с императорской печатью, которую он показал Руперту, позаботившись однако, чтобы окружающие не обратили на них внимания.

     - Император ждет вас, барон. Вас приказано провести через Принцевы ворота. Садитесь в мою коляску, пожалуйста, я покажу.
"Вот ведь в бога душу мать вежливый какой: "пожалуйста", "садитесь", - но видимо и впрямь срочность большая, если этот тип ждет меня прямо здесь у кузницы. Давно, видимо, ждет, судя по тому, как изрядно запылился его плащ. И ведь не рядовая сошка, вон перстень какой ему доверили".

     "Вот черти, как хорошо работают, - вдруг подумал Руперт, - у кузницы ждал, а не в трактире, значит донесли уже, что конь хромает. И когда успели? Скакал ведь почти без передышки. И зачем я им все таки понадобился?" - Руперт попытался восстановить в памяти события последних двух лет. Но, к сожалению, в провинцию новости из столицы проникали редко и с большим опозданием, поэтому никаких определенных выводов он сделать не смог. Последним громким скандалом, о котором знали и толковали все, был неудавшийся поход Фихтенгольца в Хельветию. На совершенно секретном заседании Фихтенгольцу удалось убедить императора в целесообразности и относительной дешевизне этой кампании, сулившей к тому же огромные прибыли. Дело в том, что хельветы сумели освоить и наладить (в небольшом городишке у отрогов Альп) производство голубой майолики, которая пользовалась необыкновенным спросом по всей Европе. Посуда шла нарасхват, хельветы богатели. Во многих местах майолика стала эквивалентом денег, а склады майолики в Хельветии привлекали все более настойчивое внимание соседей.

     Однако хельветы были искусными воинами и умели постоять за себя (хотя в промежутках между этим суровым занятием настоящих мужчин, они частенько подрабатывали швейцарами в разросшейся сети трактиров-ночлежек в разных городах Европы и, в том числе, в самой Вене и ничем не выделялись среди мирных жителей). Фихтенгольц все же решил рискнуть. Он планировал свою первую неудавшуюся кампанию по всем правилам военного искусства. И несмотря на то, что то памятное заседание у императора и проходило в обстановке строгой и повышенной секретности, вскоре о стратегии и тактике предстоящей кампании толковали на каждом углу Вены. Неудивительно, что при такой поставке дела предводитель хельветов Уильям Шпицберген сумел наголову разбить войско Фихтенгольца, накрыв его отряды у самого входа в горные районы Хельветии снайперским огнем своих лучников.

     "Неужели мой час пробил?" – спросил сам себя Руперт. Со времени неудачной кампании Фихтенгольца прошел год, поговаривали, что положение его при дворе сильно пошатнулось, начальника разведки, старого друга Фихтенгольца, барона Треплица заменили новым никому неизвестным человеком из Зальцбурга, к тому же фаворитка императора как никогда увлеклась коллекционированием голубой майолики.

     Руперт слыл знатоком горных районов Хельветии, в молодости несколько раз ездил на курорты этого дивного края, чтобы поправить здоровье после ран, полученных в рыцарских турнирах (поговаривали, правда, что вовсе не раны он там лечил). Так неужели я понадобился именно за этим, - нужна вторая и на сей раз победоносная кампания? Размышляя так, Руперт не заметил, как они преодолели значительную часть пути от входа в город к императорскому дворцу. Конь Руперта как был, так и остался у кузницы, остаток пути фон Мюнстер и его спутник проделали в небольшой крытой двуконной коляске. Они выбрались наружу, коней заботливо тут же подхватил кто-то из слуг. Миновав вход, Руперт вдвоем со своим загадочным и молчаливым спутником приблизился к залу приемов. У дверей стояла стража - два рослых алебардиста, с тупыми, ничего не выражавшими лицами, но их пропустили немедля, без единого вопроса. "Как, однако, вышколены", - усмехнулся Руперт. Да, многое изменилось с тех пор, как он был здесь последний раз два года тому назад.

     Император встретил его сидя, полуулыбкой, стальным взглядом своих прохладных серых глаз. Постарел, подумал про себя Руперт. Заметно прибавилось морщин на лице, красным отливал шрам на левой щеке, полученный при падении со стены дворца в отрочестве, при попытке подглядеть за вечерним туалетом герцогини Шлосской. "Пьет наверное", - решил Руперт, а ведь не водилось ранее за ним такого, император всегда предпочитал седло и меч пирушкам и застольям. С удивлением он обнаружил в зале Фихтенгольца и фаворитку Эделию. Хороша стерва, отметил со сладким, приятной негой разлившемся по всему его телу чувством, Руперт. Эделия была дочкой герцогини, той самой, за которой так неудачно пытался подглядеть в туманной юности император; она унаследовала от маменьки пышность форм и очаровательное личико. Стол накрыт не был.

     "Вот скряга!" - чуть было не произнес в слух Руперт. - "Я скакал, как оглашенный, устал, а он даже не предложил плохонького кабанчика и чарку доброго вина. Ох, не к добру... Однако, восхищенный и многообещающий взгляд фаворитки говорил ему об обратном. Мюнстеру было приятно поймать этот откровенный взгляд. В свои сорок он ещё был хоть куда. Высок, широк в плечах и узок в талии, крепок. Особенный шарм его облику придавала небольшая хромота, которая так привлекала женщин. Да, Руперт хромал, так же как и его верный конь, хотя у последнего хромота была преходящей. Руперт, увы, избавиться от своей хромоты уже не мог, в одном из сражений копьём была повреждена берцовая кость.
- Барон, - начал император, - мы пригласили вас сюда не затем, чтобы вы так беззастенчиво разглядывали Эделию.

     "Веселёнькое начало", - отметил ещё раз Руперт, в который раз восстанавливая в памяти всю цепочку событий, приведших его сегодня во дворец, к тому же такое обращение противоречит этикету, полагалось вначале поинтересоваться, как обстоят дела в его родовом имении...

     Последние лет шесть к этикету при дворе сложилось двойственное отношение, хотя император и восстановил древний фамильный герб, добавив к орлу, терзающему лань, двух медведей, (последние были исключены из герба его прапрадедом, который считал, что медведи слишком грубы для характеристики его рода), но в остальном - обыденным стало отступление от традиций. Все чаще совещания проходили без внесения знамен и штандартов, а парадные рыцарские доспехи уступили облегченному варианту из кожи. Вот и сейчас император был одет в такой облегченный вариант, открывающий его всё ещё крепкую шею. "Старый лис, - подумал Руперт, - так что же ты мне приготовил?"

     Император некоторое время молчал, глядя прямо в глаза Руперту, потом глубоко вздохнул, переведя взгляд сперва на собственные ботфорты, потом на потолок, а потом на Эделию. Если он при этом в чем-то еще колебался, то строгий взгляд широко распахнутых глаз фаворитки положил его сомнениям решительный конец. Полюбовавшись еще пару секунд полной грудью герцогини, император снова повернулся к барону:
- Мы крайне озабочены вашим здоровьем, дорогой друг, - промолвил он, чуть улыбнувшись уголками губ. - Как только прискорбные известия о вашем геморрое достигли нас, мы сейчас же послали за вами. Надеюсь, в дороге болезнь не сильно тревожила вас? У вас хорошая карета?

     Руперт не смотрел на Эделию, но чувствовал, что теперь она бросает на него взгляды, полные насмешливой жалости. Он даже расслышал подавленный вздох.
- Честно говоря, Ваше Императорское Величество, у меня хороший жеребец, хотя и немного хромающий после нескольких суток скачки. И я хотел бы посмотреть на больного, который бы это выдержал.

     Император снова посмотрел на потолок. Людей, все понимающих с полуслова при дворе много, но... Кому из них можно вполне доверять в деле опасном и почти безнадежном? Двум-трем, не более, и рисковать ими нельзя. Однако на роль больного здоровяк барон и правда подходит не слишком хорошо…
- Ладно, оставим это. Барон, вы по-прежнему хромаете?
- Когда я в седле, Ваше Императорское Величество, это не спасает ваших врагов! - излишне громко ответил Руперт, понемногу начиная выходить из себя. Какого черта? Он скакал сюда, чтобы император высмеивал его в присутствии Эделии? Руперт боялся даже посмотреть в ее сторону, она наверняка уже хихикает над ним. Да еще и Фихтенгольц как назло здесь торчит.

     - Барон! - император тоже повысил голос. - Дело, для которого вы вызваны, необычайно важное, срочное и секретное. Мы хотим, чтобы вы хорошо запомнили это с самого начала, - он поднялся с трона и подошел к Руперту. - Кстати, и весьма опасное дело.
"Уж про это ты мог бы мне и не рассказывать, тоже мне секретник, уж это как водится, когда дело касается старины Руперта", - подумал барон, выкатывая глаза и преданно глядя на императора.
- Вы поедете лечиться, барон. В Хельветию. Вы ведь когда-то уже были у них в горах, не правда ли? Целебные источники... Они ведь от всего помогают. Вы, барон, поедете залечивать разыгравшуюся хромоту.
- Какую?.. - император нахмурился, и барон поспешил продолжить. – Да! Да, Ваше Императорское Величество! Как есть хромота разыгралась! Когда разрешите отправиться?

     Император, все еще хмурясь, подвигал челюстью, этим он обычно иллюстрировал глубокую задумчивость.
- Барон, я надеюсь, вы не подумали, что я вас действительно на курорт посылаю? Ваша задача - составить карту горных троп. Наиподробнейшую, а чтобы вам было легче с этим справиться, я назначаю к вам врача - Карла Лотецки. Ему вы можете доверяться во всем. Он, кстати, уже ждет вас в карете. Я не сказал еще, что вы отбываете немедленно?
- Ваше императорское величество позволит мне передохнуть пару часов?
- Нет.
- Перекусить с дороги?
- Нет.
- Передать пару писем?
- Нет, и не просите меня отпустить вас умыться! Вы выезжаете прямо сейчас, подробности задания Лотецки расскажет вам в дороге. Прощайте, барон, благодарю вас за искреннюю готовность всегда служить своему государю! - император крепко пожал барону руку.

     Прежде чем покинуть комнату, Руперт снова тщательно осмотрел фигуру Эделии, как бы стараясь запомнить ее во всех деталях перед опасным путешествием. Он твердо знал, что женщинам это нравится.
- Прощайте, герцогиня, надеюсь...
- Или все же геморрой поедете лечить? - задумчиво произнес, отвернувшись к окну, император и барон торопливо согнулся в поклоне. Краем глаза он увидел раздраженное движение руки императора, полускрытую ухмылку Фихтенгольца и быстро вышел за дверь.

     "Ну и попал же я в оборот!" – это была единственная мысль барона Руперта фон Мюнстера, когда он оказался на свежем воздухе. Рыцарь ничего не имел против стать личным шпионом императора. Может быть, это и не вполне рыцарское занятие, но прецедентов достаточно, человек умный и достойный худого слова не скажет. Зато Руперт неминуемо будет знать нечто, чего простым придворным знать не положено. А это... Это пригодится. Кроме того, поручение вроде как опасное, это всегда сулит возможность отличиться, да и от прошлого своего посещения Хельветии впечатления у барона остались самые приятные. Достойные мужчины, привлекательные и не слишком холодные женщины… Но не дать благородному человеку отдохнуть, перекусить и повидать Вену после долгого отсутствия! По мнению Руперта, из всех августейших особ Европы на такое был способен только его царственный сюзерен.

     Карета рыцарских времен, неказистое сооружение, напоминающее крепко сбитый сарай на огромных колесах, стояла у самых Принцевых ворот, практически полностью их перекрывая. В карету были запряжены четыре, весьма средние на вид, разномастные лошади. У открытой дверцы стоял худой черноволосый человек среднего роста, одетый в кожаную куртку, кожаные же штаны и тирольскую шапочку, более приличествующие браконьеру, нежели медику.

    
- Карл Лотецки? – спросил его Руперт, сходу запрыгивая в мерзко заскрипевшую карету.
- Да, господин барон.
- Какого сословия? – карета стонала и покачивалась, пока рыцарь устраивался на скамье.
- Из бюргеров, господин барон, – Карл махнул рукой отошедшему потрепаться со знакомым стражником вознице, и тот стрелой взлетел на козлы.
- Из бюргеров... Из бюргеров получаются хорошие висельники! - раздался из кареты раскатистый хохот. – Ну, что стоим? - Возница закричал, замахал кнутом, лошади напрягли ноги и карета тронулась. Карл вскочил на ходу и принялся возиться с маленьким засовом, закрывающим дверцу.

     - Не старайся! - прервал его Руперт из глубины кареты, - У кузницы выскочишь, заберешь моего жеребца и привяжешь сзади. Я думаю, на такой скорости это не составит для тебя труда... Ох! - заднее колесо наехало на булыжник и пассажиров подбросило к низкому потолку. В карете скрипело, казалось, все.– "Кто же придумал возить в этом больных? Тут и здоровый-то растрясет всю печенку..."

     Карета выехала за Принцевы ворота. Барон расположился на задней скамье, вытянув ноги во всю длину, Карл, готовый выпрыгнуть, присел на переднюю, почти под кучером, лицом к барону. За спиной Руперта оставалось еще изрядное количество места, отведенное под багажное отделение. Там, в темноте, виднелась груда тюков, что-то позвякивало и перекатывалось.

     "Надо разобраться,.. - думал Руперт, глядя как по узкому лицу Карла пробегают прорывающиеся через щели солнечные лучи. – Разобраться с багажом, разобраться с этим Карлом, что он за доктор такой, потом с поручением… отчего это оно такое срочное? Не понимаю".
- Ты ведь не прочь пообедать, Карл? Скажи-ка этому парню на козлах, чтоб остановился у приличного трактира, как только немного отъедем от города.
- Но, господин барон… срочное поручение… – Карл, жестами подкрепляя слова, попытался в темноте кареты увидеть лицо барона и наклонился вперед. Тотчас же крепкая рука схватила его за ухо, сдернула со скамьи и, потрепав, с изрядной силой швырнула обратно.
- Не забывайся, приятель. Это я получил поручение от императора.

     Карл недовольно завозился на своей скамье, но промолчал. "Ладно - насупясь, подумал он. – Есть рыцарь, пусть он за все и отвечает, мое дело маленькое. А если будет драться – сбегу к хельветам. Я не тумаки получать нанимался. Не крестьянин какой".

     Ловко соскочив у кузницы, Карл швырнул монету чумазому подмастерью и уселся на подкованного уже коня господина барона. Неспешной рысью догнал пылившую карету и, с помощью кучера, привязал благородное животное к задку экипажа. Занял свое место, карета тронулась, Карл завертел головой, осматривая тянущиеся вдоль дороги дома и подворья окраины города. Минули шлагбаум с парой сонных стражей. Карета обогнала несколько крестьянских повозок, груженых бочками и зеленью. Езда по тряской ухабистой дороге, порождала случайные разрозненные мысли. О доме, об Эделии, о Хельветии. Внезапно потянуло съестным. Карл отвлекся от размышлений и решительно рявкнул кучеру:
- Сворачивай!

     Крепкий подзатыльник вернул Карла к действительности. Господин барон, убирая руку от Карловой шеи, скомандовал кучеру:
- Сворачивай! Забыл, кто здесь императорский порученец и барон, чучело? Я еще разберусь, каков ты дохтур и на кой черт его величество навязал тебя на мою голову, - рыкнул Руперт, уже остывая в предвкушении доброго обеда и кувшина-другого винца.

     Не дожидаясь напоминаний, Карл сноровисто покинул жесткое сиденье кареты и двинулся на запах кухни. Стая облезлых собак подняла хай, обступила Карла, не давая ему сдвинуться с места. Барон Руперт фон Мюнстер вышел из кареты и, нимало не смущаясь слюнявых оскаленных клыков, наподдал ногой ближайшему из стаи, по-видимому вожаку. Дверь предупредительно открылась и под шорох разбегающейся стаи, путники вошли в харчевню.
- Хозяин, - крикнул барон, не замечая служку, открывшего двери.
- Дадут нам что-нибудь поесть или, клянусь ребром Адама, я разнесу эту лачугу вдоль и поперек!
- Сюда, сюда, благородный рыцарь, - просипел из-за двери хозяин харчевни.
- Наконец-то, - удовлетворенно хмыкнув, промолвил барон, усаживаясь на широкую лавку поближе к огню.

     Служки забегали, словно догадываясь о сосущем чувстве голода высокородного гостя и его спутников. Кучер был отослан на кухню. На столе появились два влажных кувшина и две глиняные кружки. Не расплескав ни единой капли, барон налил в кружку до краев и с шумом стал пить. Карл, пытаясь налить вина себе, нечаянно опрокинул почти налитую кружку на камзол и штаны господина барона.

     - Сто чертей тебе в бок! - начал было Руперт длинное ругательство, но потеряв терпение, заехал доктору в ухо. Затем встал, намереваясь добавить с левой по полному разряду, но Карл, сидевший с краю скамьи с грохотом повалился под стол. Скамья, оставаясь частично под Карлом, медленно повернулась по часовой стрелке и опустилась в блюдо с недоеденным фазаном на соседнем столе, в момент, когда доктор начал выкарабкиваться из-под своего. Хозяин блюда с фазаном очнулся от легкой дремы после сытного застолья и вопросительно повернулся к шумным соседям.

     - Нас еще не представили друг дру..., - пытался вымолвить он, но злополучная скамья улеглась боком, сваливая остатки фазана на платье незнакомца. Сытая сонливость на лице пострадавшего быстро начала сменяться гневным багрянцем.
- Че-е-е-рт подер-р-р-и, - проревел он, распрямляясь во весь свой немалый рост, - шутить со мной вздумали голодранцы?

     - ГГоло... го,.. кто, кто?.. - захлебнулся в свою очередь Руперт фон Мюнстер, кладя руку на эфес фамильного клинка. Незнакомец попятился назад, наступив на хвост огромному рыжему коту, спешно подбиравшему остатки роскошного фазана. Кот завопил, незнакомец подпрыгнул, сталкивая скамейку на пол. Несчастное животное, обезумев, метнулось куда глаза глядят, выдирая хвост из под каблука незнакомца. Отчаянным прыжком кот, пролетев четыре фута по воздуху, приземлился на клетку с говорящим попугаем, мудро молчавшим до сего момента. Клетка накренилась и рухнула на край стойки, покатилась в направлении камина, упала со стойки, дверца клетки распахнулась и рассерженная птица выпорхнула из плена, осыпая всех присутствующих площадной бранью.

     Решив для себя, что самое безопасное место в харчевне, в свете развернувшихся событий, это дубовая люстра с шестью свечами по кругу, попугай приземлился на нее, где мы его и оставим на время. Той порой кот, продолжая паническое бегство, столкнулся с миловидной девушкой в чепце и черном дорожном платье, сидевшей несколько в стороне от стойки, и нырнул к ней под подол. Визг девушки и мяв рыжего кота слились воедино, перемежаясь яростным шипением. Девушка топталась вокруг стола, стараясь выдворить испуганное животное из пут многочисленных юбок, умудряясь при этом сохранять видимое приличие. Барон фон Мюнстер и незнакомец, прервавшие свои объяснения, вроде бы даже и забыли с чего все началось. Они уставились на девушку. Наконец барон веско произнес:
- На воздух, и там я к вашим услугам!

     - Извольте! - ответил незнакомец и они решительно двинулись к выходу. Распахнув дверь, оба рассерженных мужчины попытались пройти сквозь проем одновременно. В этот момент меж ними вклинился Карл, с намерением помешать назревающей схватке и тем самым спасти императорскую волю, ибо не мог предположить с уверенностью, чем закончится опасное происшествие. В довершении сцены кот, наконец выпутавшийся из юбок прелестной незнакомки, шмыгнул прямиком под ноги компании, пытавшейся покинуть харчевню. Завязалась короткая возня меж тремя парами человеческих ног и пронырливой рыжей бестией. Победил кот. Все четверо, яростно вопя и чертыхаясь, вывалились во двор харчевни и живописным веером растянулись на земле. Победитель, оставаясь на ногах продолжил движение зигзагом, ловко уворачиваясь от дворовых собак. Вожак собачьей стаи, видимо припомнив недавнее физическое оскорбление, нанесенное ему бароном, но не отличаясь хорошей памятью, дерзко тяпнул за лодыжку Карла, угодившего при падении лицом в навозную жижу.

     Мужчины поднялись и осмотрелись, подводя итоги раздора. Барон в залитых вином штанах поглядывал на незнакомца, измазанного в подливе к жареной дичи, готового рассмеяться в свою очередь от вида Карла, перегаженного овечьим навозом. В дверях появилась девушка, смущенно оглядывая живописную компанию. Из-за ее спины раздавались издевательские выкрики попугая:
- Добр-р-р-о пожал-л-л-овать в наше пр-р-и-л-л-ичное заведение!!

     Комичность момента стала настолько очевидной, что все от души рассмеялись.
- Господа, разрешите представить вам мою племянницу, - произнес наконец незнакомец, - принцесса Хельветская Манон Шпицберген! И я, ваш покорный слуга, вассал короля хельветского дюк Эллингтон!
- Барон Руперт фон Мюнстер, подданный его императорского величества.
- Доктор Карл Лотецки, - галантно представился Лотецки принцессе Хельветской. Руперт запечатлел поцелуй на миниатюрной ручке принцессы и покосился на Карла, намеревающегося сделать то же самое.
- Вели помыться и накрыть стол, - добавил барон, обращаясь к Лотецки, сдерживая желание основательно подкрепить распоряжение вручную.

     Через полчаса, умытые и обтертые, теперь уже вчетвером, путешественники уселись за стол, с твердым намерением наконец потрапезничать на славу. Дюк Эллингтон, ссылаясь на недавний плотный обед, почти ничего не ел и предпочитал потягивать столовое вино. Принцесса Манон составила ему компанию. А наши друзья налегали на баранину, которую заказал Карл. Пока барон с аппетитом расправлялся с ребрышками, Лотецки успел сбегать на соседний луг и возвратился с приличным букетом луговых цветов, которые под оценивающим взглядом Руперта разделил на две далеко не равные части. Большую часть букета взял барон и преподнес принцессе Манон, а меньшую часть вместе с легким поцелуем ручки, вручил сам доктор, зардевшись при этом как маков цвет.

     В харчевне начало темнеть, хозяин зажег свечи, спугнув старого попугая на люстре. Крылатый злословник с удовольствием забрался в свою привычную клетку и принялся хрустеть конопляным семенем, приговаривая что-то про непобедимые знамена герцога де Маликорна, картинно закатывая глаза и поводя огромным клювом.
- Пожалуй мы здесь заночуем, - обратился Руперт к Эллингтону, оставляя Карлу смириться с этим решением.
- Вы правы, любезный барон, - согласился с ним дюк и посмотрел на принцессу Манон, спугнув девичий взгляд, направленный в сторону Лотецки.
- Конечно, дядя, как вам будет угодно, дядя, - впервые прозвучал колокольчиком голос юной Манон. Лотецки удивленно опустил обглоданную баранью кость мимо тарелки, глаза его потеплели и затуманились...

     Солнце садилось, все никак не могло сесть, словно прилипло к горизонту, лягай его выхухоль... Смеркалось. Стряхнув на пол шелуху от последней порции орешков, высокородная девица Строфокамилла неохотно покинула наблюдательный пункт у парадного окна. Рыцарь все не являлся. Вот и сегодня не явился. Как уехал проклятый Руперт фон Мюнстер, так и сгинул, ему и невдомек, что на него взгляды страстные метала, планы строила... Все дела у него, да поручения. То походы какие-то идиотские, словно в отечестве делать нечего, то кампании. Девица не больно-то разбиралась, где поход, где кампания, чем они разнятся и на какого нечистого нужны... Майолика какая-то, тьфу! Знала одно: все это мужики выдумали, лишь бы дома не сидеть, вожжа у них под мантией, это всегда так было. А нашей сестре одни слезы и тоска зеленая.

     Два года назад по дороге в Вестфалию барон провел у них в доме целую неделю. Он постоянно молчал, переживая свое поражение, не обращал на хозяйку никакого внимания. Да и сама Строфокамилла не очень то тогда замечала фон Мюнстера, ее мысли занимал благородный и богатый рыцарь, живший по соседству. Ах, он оказался таким подлецом. А ведь она все внимание ему уделяла, она так преступно мало проводила времени с бароном, барон, бедняжка, так нуждался тогда в заботе и ласке. И так и уехал в свою далекую Вестфалию. А вчера вдруг как вихрь проскакал мимо, забежал торопливо в дом, спросил стакан вина, не узнал, не посмотрел, полетел дальше. Одно слово, мужчина. И опять сиди одна, как дура какая.

     Позвать, что ли, бабку-сводницу все-таки? Вот этого не хотелось никак. Собой не уродина, кажись... Какая-никакая, а родовитая барышня. По харчевням не таскаюсь. Говорят, вчера в харчевню гости какие-то прибыли навороченные. Принцесса Манон Хельветцкая и с каким-то дюком Эллингтоном, ну и имечко, просто госссподи, натощак не выговорить. Басурман. Знаем мы таких принцесс, которые по харчевням шастают. Принцессы в замках сидят, под замком. Ждут рыцаря или там принца... Ждите, ждите. Охмурит его кабацкая вертихвостка, больно надо ему у замка горло драть... Ну хоть бы какую завалящую дуэль или скрипучую серенаду, а там и под венец... Правда, скоро осень, а там и зима, сезон ассамблей - последняя надежда.

     Тьфу, опять эти мысли тягучие, надо дурака позвать - отвлечься... Дураками мир красен, читай, дурак, задаром, что ль, тебя в науку отдавали, читай придворный листок. Надо быть в курсе. Да и не дурак ты вовсе, всем бы такими дураками быть. Строфокамилла хоть и шпыняла дурака, чтоб не забывался, кто он есть, да место свое знал, но баллады его слушать любила, и смутно чувствовала: не простой он дурак.

     Явился дурак, привычно и нестарательно потряс бубенчиками, лениво кувыркнулся. Надобности эти справлял абы как, для проформы, знал - так проще. Всем. Ну дурак я, дурак... Разгладил "Придворный листок", да ты аккуратнее, скотина, за него деньги плачены, гонцу опять же на эль в лапу дадено, не порви, запорю... Дурак сделал вид, что испуган, знал - сильно не запорет... Забубнил без души:

     "Светская хроника.

     Вчера при дворе Его Величества императора Арнульфа VIII состоялся прием по случаю прибытия нового посла Кушитского Халифата Адубалаха Рахат-Лукума. Посол прибыл на прием на роскошном двуспальном паланкине небесно-голубого цвета, влекомом полудюжиной мускулистых носильщиков, и покинул его только для вручения верительных свитков. После официальной части Его Величество изволил дать банкет. Кухня была великолепна, особым успехом пользовались комариные брови в сметане.

     К сожалению, плавное течение приема было несколько смазано прискорбным инцидентом: у заморского гостя Мудрого Наставника Абулразула пропала шапка! Почтенный Абулразул, которому национальная традиция запрещает обнажать голову, был вынужден срочно нахлобучить горшок из-под придворного фикуса.

     Доблестный герр Фридеман Зуухель фон Цубербиллер проявил чудеса оперативности и разоблачил злоумышленника: им оказался любимый павлин Его Величества, который свил в шапке гнездо и уже уселся насиживать там яйца. Его Величество Король Арнульф VIII изволил посмеяться, после чего почтенному Мудрому Наставнику была пожалована новая шапка из снежного барса величиной с пьедестал памятника Арнульфу VII. За рвение генерал герр Фридеман Зуухель фон Цубербиллер был удостоен атласной ленты через плечо".

     Нахохотавшись, несколько воспрявшая духом Строфокамилла отослала дурака, кинув ему талер, и велела прислать к себе девку из гардеробной: раздеваться. Мыться каждый божий месяц считалось выпендрежем и ересью, благовоний пока хватало. Рассупонив корсеты и управившись со стучащими об пол юбками, Строфокамилла загребла с блюда горсть медового печенья - погрызть в постели. Завтра непременно надобно девок расспросить, каковы туалеты на этой кабацкой потрепушке, да подослать кого пошустрее к ее горничной, что да зачем. Тут что-то непростое. Слыханное ли дело, принцесса - без свиты, без охраны...

     А что там за шум? Безобразие! Шуметь ночью, когда весь дом знает, что я уже легла! Как они смеют?! Я, с моим положением при дворе, со здоровьем, расшатанным одиночеством, я должна терпеть такое хамство? И ведь не утихают! Никак стража перепилась и кухарок тискает. Это невыносимо, опять похабные игрища в моем доме! Завтра же всех на конюшню и пороть, пороть, пороть... Всех! Впрочем Вербициуса можно не трогать. Хотя нет, он так забавно рыдает. Всех так всех. Утром. После завтрака. - Строфокамилла успокоилась и даже испытала прилив острой радости, от того что славно все так решила, что завтрашний день скрасится негаданным развлечением.

     Она довольно хихикнула и захлопала в ладоши, как вдруг, шум в передней вновь поднял голову, раздался глухой удар, взвизг, дверная щеколда сорвалась и со свистом пронесшись над головой томной девы, канула в открытом окне, створки дверей с грохотом раскинулись, врезавшись в стены, так что посыпалась штукатурка, а на туалетном столике рассыпалась пирамидка флаконов и пузырьков и в комнату, мортирным снарядом, влетела вопящая тушка мажордома Вербициуса. Описав плоскую дугу, Вербициус рухнул на середину кровати, встряв головой меж колен Строфокамиллы, а ногами запутавшись в кистях прикроватного балдахина.

     - Ах! - расслабленно пискнула дева, но тут же справившись с секундной слабостью, вернув лицу подобающее ее положению выражение, сунула руку в суету шелковых простыней и нащупав ухо мажордома, стала накручивать его на палец.

     - Вербициус, пошлый негодяй! Ты меня почти напугал, грязное животное! - мгновенно растерзав вялое ухо до крови, она принялась старательно рвать пучки жестких волос из каракулевой шевелюры мажордома. Тело несчастного забилось в корчах. Увлекшись, дева налилась помидорным соком, нежнейшие губки сбросили приметы женственности, вытянулись в две тонкие хищные пиявки. Она наклонилась и пронзительно заверещала:
- Как ты посмел лечь ко мне в постель? Как ты посмел сделать это без моего соизволения? Завтра же! Завтра же, я велю позвать коновала и он лишит тебя твоего единственного достоинства! Ты станешь мерином! Советовали мне знающие дамы, не связываться с прислугой, мол есть масса других способов. Так не же! Оказывается я доверилась похотливому кабану! Оказала такую честь, быть мне полезным! Держать мне зеркало и втирать благовония! Как ты посмел?! - и все больше раззадориваясь, Стофокамилла с наслаждением вонзила жемчужные коготки под кожу, раздирая в кровь, коленями пытаясь стукнуть мажордома по ушам. Вербициус неимоверным усилием вспучил рыхлое тельце, сорвал балдахин и вырвав из тисков голову, поднял красное как антрекот лицо, с луковицами вытаращенных глаз, орошавшими потоками слез тугие щеки.

     - Госпо... госпо... Стро...ка...мила... - икая и отрыгивая, давясь звуками, он потешно причмокивал сардельками губ, пуская на тройной подбородок струйки слюней.
- Ну что? Что ты квакаешь, мой подсвиночек? - хлесткая пощечина мотнула его голову. Неожиданно это подействовало. Речь стала разборчивой:
- Это не я!
- Это не ты? Это колода мясника, влетела ко мне на кровать. Это тухлый окорок нарушил мой сон. Это... - новая пощечина, но с противоположной стороны, освежила мокрую щеку мажордома.
- Это не я! Я не сам! Меня послали! Ваш гость! - Вербициус рванулся и сверзился с кровати.
- Что ты несешь! Как ты посмел назвать себя мои гостем! Завтра же, коновала и покончим с этим! - вытянув руки, Стофокамилла попыталась вцепиться в лицо мажордома, но тот резво пригнулся и пополз на коленях вокруг кровати, одной рукой вытирая глаза, другой оглаживая пухлый зад.

     - К вам, с визитом, прибыл милостивейший господин Фихтенгольц. Я не виноват. Они сами пришли. Я объяснял, что вы не можете принять, что почиваете. А они обошли меня и ногой. Сзади. - Вербициус вновь захлюпал носом. - А на сапоге у них шипчик! Ох!
- Шипчик?
- Ага. Шипчик. Острый такой.
- Ах, недоносок жирный, что ж ты сразу не сказал, что ко мне такой гость? Ах, Фихтенгольц, мой милый кузен. Ах, проказник. Ну что же ты стоишь, дурак. Горничных ко мне, одеваться. Принять коня у дорогого гостя. Свечи зажечь. Стол накрыть. Кузена провести в гостиную... - Стофокамилла, засуетившись, принялась выбираться из простыней, подол пеньюара сбился, обнажив прелестные коленки, достойные богини Авроры. Но тут на пороге мелькнула мужская фигура и, пнув по пути Вербициуса в бок, опустилась на колено перед дамой.

     - Не беспокойтесь, дорогая кузина. Я уже здесь. У ваших ног. - Губы защекотали тонкое запястье.
- Ох, какая неожиданность! Я рада вновь видеть вас в моем доме. - Строфокамилла придала лицу гостеприимное выражение, но вспомнив, что неодета, попыталась спрятаться под одеялом. - Вы меня застали врасплох. Это не совсем прилично. Это скорее совсем неприлично. Что скажут завтра...
- Ну что вы, Строфокамилла, какие между нами могут быть приличия. Мы же очень близкие родственники. - Фихтенгольц проторил мелкими поцелуями дорожку от девичьих пальчиков к предплечью. Нам ли стесняться друг друга. Нас столько связывает. А потом я как всегда спешу. - Губы прошествовали до ключицы. - Столько дел и все спешные. Государственные дела. Государевы дела. И о себе надо не забыть. И о вас. У меня к вам дело. - Губы бесстрашно миновали ключицу и захватили в плен маленькое ушко. Строфокамилла, оглянувшись на мажордома, отпрянула и замахала руками.
- Вербициус, пойди прочь, болван. И скажи там, чтоб не мешали. Я вас слушаю, мой милый кузен.
- Вы хотите выйти замуж?

     Строфокамилла от неожиданности распахнула ротик, хлопнула пару раз ресничками, но взяв себя в руки, изобразила смущение:
- Милый Фихтенгольц, ах, как внезапно. Но я предчувствовала. Но как посмотрит на наш брак двор, ведь мы родственники. Но... Но я согласна! Я ваша! - дева кинулась на шею кузену, стиснула в объятьях, грозя оторвать голову.
- Да вы с ума сошли! При чем здесь я? Пустите же! Я слишком нужен отечеству, чтобы связать себя постоянными отношениями с одной женщиной!

     - Как! Вы не хотите меня?! Это была злая шутка? - Строфокамилла обиженно отвернулась и взялась считать мушиные метки на зеркале. Ей срочно захотелось заплакать, но с глазами что то не ладилось, они оставались сухими.
- Какие шутки! Не будьте дурой. Все очень серьезно. Я предлагаю вам выйти замуж за Руперта фон Мюнстера. Забыв о невыжатых слезах, дева повернулась обратно.
- За Руперта? Это он прислал вас? Я поняла, вы делаете мне предложение от его имени. Вы голубок нашей с ним любви. Как это благородно с вашей стороны, отказаться от женщины ради друга.
- Строфокамилла! Я вас придушу! Какой друг? Замолчите же! Руперт еще не знает, что станет вашим мужем. Он еще не хочет этого. Но в наших с вами силах помочь ему захотеть.
- Как печально. Вы разбили мне сердце. Как много препятствий стоит на пути двух любящих сердец. Строфокамилла все таки выдавила слезу, но не удержавшись, блеснула жадным взглядом из под ладони. - Что я должна делать?

     Эделия в нерешительности топталась у закрытых дверей маменькиного будуара... Ну знамо дело, опять маменька разглядывают свой таинственный медальон. Странноватая такая вещица - по белому фарфору голубые розы и какие-то вензелястые травки. Смахивает чем-то на хельветскую майолику, но не она. Розы больше на капусту похожи, разудалые такие розочки... Герцогиня называла этот медальон таинственным заморским словом, напоминающим звяк бубенца. Эделия вспомнила, как она в детстве, воспользовавшись тем, что маменька с папенькой были на ассамблее, пробралась в будуар и заглянула в медальон. Ничего особенного - ни портретика, ни прядки волос, ни зуба, на худой-то конец. Только надпись на неизвестном языке.

     Эделия тихо поскреблась в дверь. Услышав приглашающее мычание, зашла. Так и есть... Герцогиня Корделия фон Шляппентохас, бывшая первая красавица двора Его Величества, сидела перед зеркальным туалетом и мечтательно оглаживала пальцами пресловутый медальон. Эделия с привычным испугом покосилась на стоящее в углу чучело огромного медведя, с серьгою в ухе и золотым подносом в передних лапах. Еще одна загадка. Ее маменька, отличавшаяся изысканнейшим вкусом во всем, что касалось внутреннего убранства дома, фигурной стрижки сада, наконец, бальных платьев, ни в какую не желала расстаться с этим страшилищем. Оно было не просто не к месту - оно было ужасно. К тому же в нем водилась моль. Эделия помнила это чудище всю свою жизнь. Краем уха она слышала, что маменька привезла этого красавца с хельветского горного курорта. Медведь приехал в огромном ящике и, будучи распакован, до смерти напугал старую герцогинину няню.

     Эделия была поздним, долгожданным и единственным ребенком герцога и герцогини фон Шляппентохас. Но всяк, кто подумает, что ее сильно баловали, будет в корне не прав. Герцог вообще мало интересовался своим дитятею. Последние десять лет он коротал время в загородном имении в охоте, безудержном пьянстве и искрометном разврате. Герцогиня же считала дочь как бы своей собственностью, своим средством в достижении ее, герцогининых целей, одной ей ведомых. Если бы герцогине Корделии сказали, что у ее дочери есть свои страсти и желания, она была бы несказанно удивлена.

     Вот и сейчас Эделия зашла рассказать маменьке о том, что барон фон Мюнстер благополучно отбыл в Хельветию за один-черт-знает-каким-рожном. Маменьку совершенно не интересовало (тут Эделия в душе заломила белы руки), что для того, чтобы убедить Его Величество отправить фон Мюнстера в Хельветию, Эделии пришлось отдать самое дорогое, что у нее было! И все потому, что маменьке нужна какая-то майоликовая вазочка. Вазочки эти водились во дворце фон Шляппентохасов в изобилии, но по каким-то, одной ей известным причинам, герцогиню-мать не устраивали.

     Эделия присела на бархатный пуф цвета бедра испуганной нимфы. Она втайне надеялась, что маменька смягчится сердцем, услышав о том, что поручение ее выполнено. Но герцогиню не интересовали надежды ее дочери. Едва заслышав слово "Хельветия", она немедля ударилась в воспоминания:
- Ах, Хельветия, горный курорт, полынный вкус загадочных вин. Мы многим обязаны Хельветии... Мне ведь было уже... хм... за тридцать... Вся надежда была на этот курорт... И у меня родилась такая славная дочурка.

     Последние слова в устах обычно несгибаемой маменьки придали смелости Эделии и она робко спросила: - Маменька и все ради какой-то майоликовой вазочки? Неужели у нас их мало? Если вам так уж нужна пара той, в вашем маленьком кабинете, неужели нельзя просто заказать ее у хельветских мастеров?

     Герцогиня не любила советов:
- Ты будешь меня учить? И потом, сколько раз я говорила, что это (тут она потрясла медальоном) не майолика! Это - Гжель!!! Неужели так трудно запомнить?!

     Слово "Гжель" звякнуло, как бубенец. Герцогиня, лениво махнула дочери, показывая, что аудиенция окончена. Эделия, глотая слёзы, отправилась переодеваться к вечернему катанию с Его Величеством. Оставшись одна, герцогиня Корделия прошла в свой маленький кабинет, соседствовавший розовому будуару. Там в обитой голубым бархатом нише стояла мало примечательная вазочка, или скорее, небольшая дарохранительница с крышкой. Аляповатая голубая птица непонятной породы - что-то вроде курицы с цветущим хвостом - по-хозяйски распласталась по белому толстому фарфору. - Хм... заказать у мастеров... глупая девчонка - пробормотала герцогиня. - она и не подозревает, что я стараюсь для ее будущего. Но где же... где же он ее спрятал?

     Словно в поисках ответа, герцогиня со щелчком открыла фарфоровый медальон и, дальнозорко отставя руку, прочла привычно изученные (ах, любовь! - лучший учитель) слова, написанные русской вязью: "Царице моего сердца Корделии от покорного раба, князя Ярослава Хираго"