В последнее время Генка определенно стал приходить к выводу, что жизнь не задалась. Его ужасно коробила идея, что все лето придется таскаться с матерью на работу по утрам. Каникулы, а не поспи толком - вставай ни свет ни заря и плетись смотреть, как мать надраивает полы, понося свою горькую бабью долю, начальство, цены на рынке и Генкино непослушание. Одна надежда была - смотать в пионерлагерь, подальше от материных подзатыльников и от бабкиной заботы. "Поешь, Геночка, капусты, выпей, Геночка, гриба". А попроси на мороженое или лимонад - шиш дадут. В лагере бы хоть отдохнул и оторвался по полной: зубной пастой мазать слабаков, змеев клеить, подземный ход копать и вообще.     А тут такой облом случился, не передать - третьего дня мать пришла с работы злая как непонятно кто и сказала, что путевку профсоюзную ей в этом году не дали. В ее путаной крикливой речи мелькали слова "лимита", "проходимцы", "взяточники", "все своим да своим". Генка понял только одно: лагеря не будет.     Вот кошмар-то, это все лето в пыльном городе сидеть и слушать материны стоны, и пойти некуда, а про деньги на кино или в Парк Культуры и не заговаривай. Раньше он хоть носился по дворам и до темноты гонял обшарпанный мяч, а теперь это стало неинтересно - такое впечатление, что все кореша во дворе разом поглупели... Все футбол да "жувачка", а стоит заговорить о чем интересном - марки дальних стран, или там про зоологию (Генка пристрастился смотреть "В мире животных" и много чего мотал на ус), так только глаза таращат: ты че, сильно умный?     Быть умным Генка не привык. Умный - это такой чокнутый очкарик со скрипочкой, над которым все ржут, а он не может отбиться и только книжечки почитывает. Оно надо? Но все-таки есть же интересные вещи, вот дядька по телику так увлекательно рассказывал про аксолотлей, Генка даже захотел завести себе тритонов, аквариум... но это было нереально. Пришлось пойти в библиотеку и взять там книжку про животных, написал какой-то Акимушкин... Ну и фамилия. А оказалось интересно, он прямо зачитался.     Еще прицепились непонятные приставалы научные, то анализы, то цефалограммы какие-то, шушукаются, обследуют, словно Генка мамонт или тигр-махайрод. Вопросы задают… Во дворе уже смеяться стали, дразнят психическим - особенно Веник. Ох, ответил бы ему Генка... но кулаки у Веника поувесистей Генкиных, себе дороже. Веник еще на него зуб вырастил - пристал как банный лист: где взял головастиков, что в последний раз принес, да где взял. А Генка помнит, что ли? Где всегда брал, там и наловил...     - На! - протянул ему Веник загнутый палец. - Разогни и не загибай! А то я не знаю, какие головастики бывают. А это ж какие-то крокодилы!     - Да не знаю я, Вень... - отбрехивался Генка. - Наловил в пруду. Может, туда какие химикаты спустили?     - Самому тебе химикатов на голову спустили! Принес черт-те что, мать как увидела, чуть не обалдела - они зубастые! На другой день смотрит - еще выросли, и из воды вылазят. Она их в унитаз! А может, это для науки сгодилось бы? Говори, где брал!     - Да не помню я... Где всегда брал, там и брал... Может, это не головастики были?     - А кто?     - Аксолотли...     - Чегооооо?!!!     - Ну бывают такие, аксолотли, это личинки амблистом...     И тут же Генка смекнул, что сказал он это зря. От слова "амблистома" у Веника и его шайки сделались прямо корчи, они катались по траве и дрыгали ногами:     - Амблистома!.. Простипома! Ой, не могу! Сам ты амблистома! - вопили идиоты.     Генка понял, что век ему теперь в амблистомах ходить не отмыться, и полез в драку. Хотя и не хотел. И правильно не хотел - насовали ему за здорово живешь, пуговицу оторвали с мясом (опять мать орать будет)...     На шум выскочила Венькина мамаша, вся в бигудях, наспех прикрытых красной бархатной шляпкой, и, конечно, напала на Генку, который обижает ее безвинного сыночка. Спас его какой-то противный дядька, который принялся стыдить Веника и мамашу, обещал позвать дворника (кто его видел-то!), пожаловаться в школу (это в каникулы!) и так далее. Шайка неохотно отпустила Генку и удалилась на крыши сараев, гордо сплевывая. А дядька пытался еще и Генку отряхивать, разговоры стал разговаривать - как учишься да что читаешь, - но Генка вырвался и убежал. Все-таки он этого дядьку где-то видел...     Все следующие дни он бродил по окрестностям один, даже щиты милицейские со скуки перечитал. Поэтому когда Антониду посетила очередная идея - отправить Генку с бабкой на море к бабкиной подруге Фоминичне - он даже не стал особенно возражать. С бабкой, конечно, особо не оторвешься, закармливать будет, бегать за ним с курточкой, но зато - Море! И из двора ненавистного убраться можно, и от цефалограмм, а может, еще в море и рапану поймать получится, конька морского или хотя бы просто медузу. Это будет дело!     За три дня добылись билеты (мать пришла с работы неожиданно помягчевшая, говорила про что-то "матпомощь"), закончились сборы чемодана и бабкиной кошелки. Бабка на двое суток дороги напасла столько еды, что хватило бы Папанину, Леваневскому, и еще осталось бы Зиганшину с товарищами, и Генка с ужасом представлял, что все это придется съесть. Но пусть, ради поездки к морю и не такое можно вытерпеть.     В поезде он не отлипал от окна и, жуя крутые яйца и теплые огурцы и попивая настойку гриба, наблюдал, как тусклая северная природа сменяется на яркую южную. И вот, наконец, Море!     Оказалось, что у Фоминичны проживала квартирантка Люда, и ей оставалось еще три дня. Она выразила готовность убраться в пансионат, но Фоминична, опасаясь, что придется возвращать денежки за постой, решила, что в тесноте - не в обиде. Люда согласилась, бабка тоже, и Генке поставили раскладушку на веранде. А бабка устроилась у Фоминичны в каморке.     Квартирантка оказалась вполне толковой теткой, Генку не строила, не командовала, а назавтра же взяла его с собой на море. Это был восторг! Описать море Генка не мог бы, даже если б пытался. Но он и не пытался, а плескался, разглядывал раковины и водоросли и вообще забыл все на свете.     Накупавшись, он уселся смотреть, как отдыхающие играют в шахматы. Играть он не умел, но за полчаса понял, как ходят фигуры, а еще за час - осознал, как надо выигрывать. Попросился сыграть - и вскоре обыграл хозяина доски.     На другой день Генка даже больше играл, чем купался. Он выигрывал все чаще, запоминая, как надо и как не надо ходить, и удивлялся - отчего это шахматы считаются трудной игрой.     Неподалеку от шахматистов на пляже гнездились картежники. Оттуда доносились непонятные возгласы "пас", "вист", "мизер" и почему-то "паровоз". Это были совершенно ненормальные люди: они вообще не купались и не загорали, поэтому Генка научился определять картежника по загару. Если спина черная, как сажа, а живот и ноги - белые, значит, игрок. Забавно, как барсуки какие, или койоты… Он присмотрелся к одному из них. Вроде где-то видел… И вспомнил-таки: дома, возле школы, на стенде "Их разыскивает милиция". Даже фамилию вспомнил: Петров, он же Крамаренко, он же Сиромаха… Еще подумал тогда - вон сколько кликух, видать, тот еще бандюга. Точно, он!     Генка улучил момент и вылетел с пляжа в поисках поста милиции. Пост нашелся, и он ворвался туда, сбивчиво толкуя про стенд и карты. Усталый и распаренный сержант сначала отмахивался - к мамке иди, но, услышав полный список фамилий бандита, озаботился, куда-то позвонил... Генка под шумок выскочил из фанерного павильона и пристроился к шахматистам, будто и не уходил. Шут его знает, бандита возьмут, а он потом сбежит, и... жуткие истории вспоминались одна за другой. Однако все сошло как нельзя лучше: Генкино отсутствие никто не заметил, а Крамаренко-Сиромаху вежливенько под локоток куда-то сопроводили двое в форме. Вот это да! Эх, расскажу во дворе - не поверят!..

Люда и Генка еще плескались у рукомойника, вернувшись с пляжа, когда бабушка бдительно заметила, что правый карман штанов у ее внука уж слишком сильно оттопырен. В кармане обнаружился комок рублевок. Деньги были не только мяты-перемяты, но еще и вымазаны чем-то липким и сладким.     - Где взял?     - Нашел, - немедленно отперся Генка.     - Люда, вы видели?     - Нет, - ответила девушка недоуменно. - Гена все время был около меня, только купаться бегал, вокруг шахматистов и картежников вертелся, да еще за мороженым отлучался. Стоп!.. Он же у меня денег на мороженое не просил. Геннадий?     - Фоминична, будь ласка, выбери у себя на дворе хворостину подлиннее, - приторным голоском попросила бабка.     - Ой, не надо, - ойкнула Люда.     - И позанозистее, - добавила к своей просьбе любящая бабушка.     Видя, что дело неминуемо идет к порке, Генка захлюпал носом и стал сознаваться. Что деньги он выиграл в шахматы. Что он весь вчерашний день смотрел, как играют, и потихоньку сам научился. Что получилось неожиданно удачно. Что познакомился с дяденькой. Что дяденька хороший, "Байкалом" угощал и чебурек купил. Что предложил еще поиграть, но не за так, а за деньги. И что других игроков приводил. И что половину денег отдал честно по уговору. И что вечером позвал на бульвар играть, а там уже не по рублю будет, а по трешке. И тогда не только на мороженое хватит, но и на кино, и на карусель...     Но бабушка поняла все по-своему:     - Ага, значит, пока ты там фигурки двигал, этот твой добрый дяденька по карманам шарил. А вечером вы еще на бульвар собрались. Фоминична, давай хворостину!     - Не шарил! Не шарил! - Генка был близок к панике. В кои веки им правду скажешь, так не верят. - Я выиграл эти деньги, по правилам выиграл. Вот честное пионерское!     Генка отчаянно пытался прокричать свои оправдания, если не словами, то прямо им в головы, как, бывало, школьным училкам. Но его никто, абсолютно никто не слышал!     - Погодите-ка, - вмешалась Люда. Ей вдруг стало жалко своего пляжного спутника. - Дайте я с ним потолкую. Гена, хочешь поговорить?     Генка кивнул (а что ему еще оставалось делать? Ведь и вправду высекут ни за что ни про что), и они с Людой вышли на улицу.     В случившемся с Генкой Люда чувствовала и свою долю вины. Недосмотрела она за мальцом. Обещала смотреть, а вот недосмотрела. А все потому, что за последние дни Люда оказалась в фокусе внимания всех пляжных мужчин моложе 70 лет. В тесный круг пробились трое. Самый старший представился доцентом из Ленинграда. Самый бородатый - редактором толстого журнала из Москвы. Самый мускулистый сначала отрекомендовал себя мастером спорта, а потом, видя плотную конкуренцию, повысился в секретные космонавты.     Люда не привыкла быть объектом пристального мужского внимания и ей было лестно принимать знаки поклонения. Да и ее новообретенные поклонники были интересными и, чего уж там скрывать, привлекательными мужчинами. Доцент быстро обнаружил у Люды тонкие математические способности и очень прозрачно намекал на возможность зачисления в аспирантуру с последующим трудоустройством. Редактор, узнав, что Люда работает конструктором-технологом, объявил, что конструктор одежды - это почти художник, и прибавил, что хорошему журналу хорошие художники всегда пригодятся. Мастер спорта-космонавт пока никуда не звал, но Люда была готова съесть собственную вьетнамку, если завтра же не получит приглашение на Байконур.     Вот и отвлеклась от Генки. Не углядела, как он на деньги играть в шахматы ввязался. А ведь вчера еще совсем не умел. Опять стоп! Как это так, вчера совсем не умел, а сегодня весь пляж обыграл? А ведь Генка и его бабушка из Подольска, и гриб для Фоминичны тоже от них. Вот это и надо досконально выяснять.     Генка запираться больше не стал, и через час Люда уже знала всю подноготную. Про походы в институт. Про кривую банку. Про странных головастиков. А самое главное - про гриб, выращенный в той самой кривой банке. И выходило, что ее знакомые - и Сергей, и Антон - имели ко всей истории самое непосредственное отношение. Как же она всего этого в Подольске не заметила? Как могла не видеть, что Сергей, невежа, книжник и затворник, добился своей невероятной, невозможной, недостижимой цели и нашел заветный брейнорин? Может быть, ему Антон помог? Да понимают ли они, какого джинна выпустили из бутылки?     И она немедленно упаковалась, попрощалась с гостеприимной Фоминичной и помчалась в Анапу, надеясь поймать вечерний самолет в Москву. В своих новых способностях получить билет из обкомовской брони она нисколько не сомневалась.     Уже после Людиного поспешного отъезда у калитки постучались двое, южного вида, - мужчина и молодая женщина.. Мужчина представился Анзором Давиташвили, девушку назвал своей двоюродной сестрой. Генка немедленно признал в Анзоре своего шахматного антрепренера.     Анзор пытался очаровать женщин, уговорить их отпустить Генку на вечер, клялся в честности игры, соблазнял деньгами... Все тщетно. Расстроенный Анзор даже отказался от грибной настойки.     - Что, грузины кроме вина ничего не пьют? - поддела его Фоминична.     - Мы не грузины. Мы - ассирийцы, - гордо возразил Анзор. - Пойдем, Джуна, - позвал он свою спутницу.     Девушка допила стакан прозрачной жидкости и молча, как и сидела, последовала за своим повелителем. Расстроенному Генке оставалось только радоваться, что бабка не догадалась залезть в левый карман его брюк и теперь хоть всего-то два рубля, но ему останется.

Генкина бабка все никак не могла понять, что происходит. Пришли к Фоминичне гости, Бабашура с Панфутьичем. Пили они чай, не самогонку, а послушаешь их разговор - так не знаешь даже, что и подумать. И Фоминична вроде бы не то что институт - семилетку даже не закончила. Гости ее - и подавно. А как собрались за чаем, так и завели какой-то научный разговор - спасу нет. Фоминична знай себе тарахтит непонятно о чем - домино какое-то, аллеи, репрессии... А Бабашура так и норовит брякнуть что-то по-иностранному, прямо, как шпионка вражеская. Непонятно это все и, главное, слова не вставишь. И с Панфутьичем не поговорить. Неразговорчивый он чего-то. Обиделся, наверное. Стакан с грибной настойкой, от которой Анзор отказался, по привычке залпом осушил - да, видать, не по вкусу пришлась настоечка-то. Сидит теперь, молчит, как сыч, да смотрит куда-то в сторону.     Хорошо еще, Бабашура привела с собой какого-то мужчину лет сорока, которого она называла своим благодетелем. И с мужчиной этим можно было перекинуться парой слов, и сама Бабашура время от времени переходила все же на русский язык и принималась рассказывать о мужниных премиальных, спрятанных ею еще в ноябре пятьдесят пятого и найденных лишь несколько дней тому назад.     Панфутьич, внимая ее рассказу, сбрасывал с себя оцепенение и внушительно поддакивал, непременно упоминая о том, как они с Михалычем собирались отметить октябрьские праздники и как они перерыли тогда весь дом в поисках заначки. Бабашура подробно рассказывала и о том, как она сама безуспешно искала эти деньги зимой шестьдесят первого, сетовала, что в кои-то веки на обмен денег отвели целых три месяца, а она за эти три месяца так свой тайник и не нашла. А неделю назад, как возвращалась от Фоминичны, так все и вспомнила.     - Как в кино увидела, - хвасталась Бабашура. - Себя увидела, молодую. Как я в горницу вошла, сундук, от свекрови оставшийся, отодвинула, да там под половицей эти деньги и сховала.     - А мы с Михалычем-то тогда весь сундук перерыли, а отодвинуть не догадались! - встрял Панфутьич.     - Так кто бы догадался-то! - не унималась Бабашура. - Я их потом за печкой искала. Думала еще - и чего ищу, Михалыч, небось их уже давным-давно прикарманил! Ан нет, не отыскал! - Бабашура торжествующе посмотрела на Панфутьича.     - Ну, и чего хвастаешь? - рассердился Панфутьич. - Был бы тогда нам с Михалычем праздник, а так что? И Михалыча уже нет, и деньги те нынче - что бумага. Ан-ну-лированы, во!     - Сам ты аннулирован! - ответила Бабашура. - Вот он, благодетель мой. - И она еще раз показала на мужчину. - Три сберкассы обошла, никто этих денег не берет. Я им русским языком говорю - наши деньги, советские. А они мне - старые, недействительные. Я говорю - ну, так дайте мне взамен новые, а они мне - обмен прекращен. Один даже посоветовал в Москву ехать, мол, пусть в госбанке меняют. Хорошо еще вот Юрий Евгеньевич в положение вошел. Незачем, говорит, в Москву ехать, я их сам отошлю в госбанк, а вам, говорит, прямо сейчас новыми выдам. И выдал. Всю тысячу мне поменял.     - А чего же не поменять, - вступил в разговор Юрий Евгеньевич. - Обменные пункты, конечно, давно закрыты, но госбанк от своих обязательств не отказывается. Раз написано на купюре, что она обеспечивается всем достоянием Советского Союза, значит, так тому и быть.     - Вот как? - усмехнулся Панфутьич. - Обязательства, значит, госбанка?     Криво улыбаясь, Панфутьич обернулся к собеседнику. И тут они оба вдруг вздрогнули, точно от удара током.     - А ведь нам доверено Знание, - продолжал Панфутьич. - По праву Дара, по велению Чести и Долга...     Юрий Евгеньевич остолбенел. Конечно, ему уже было известно о том, что какой-то подмосковный ученый смог получить парацельсий. Более того, именно он сообщил тогда Обществу, что этот ученый испытал свой парацельсий на людях, причем испытал успешно; доказательством тому служила старушка-Мнемоник, появившаяся в его сберкассе в прошлый понедельник. Разумеется, он понимал, что помимо этой старушки в Анапе наверняка найдутся другие Преображенные; и не только готов был, но и рассчитывал с ними встретиться - потому и согласился пойти с Бабашурой в гости к Фоминичне. Но того, что Преображенный, не бывший Адептом и даже не подозревавший о существовании Общества, станет вдруг цитировать Великую Клятву Преображенного, Юрий Евгеньевич, конечно же, не ожидал.     Замолк и Панфутьич, оборвав свою речь на полуслове. Молчание нарушила Генкина бабушка, спросив Фоминичну, не осталось ли у нее еще грибной настойки.     - А как же, осталась! - отозвалась Фоминична. - Чего бы ей не остаться? Я туда каждый вечер водички подливаю, банка почти полная, а пить некому. Вот, пожалуйста! - Фоминична выдвинула банку с грибом на середину стола. - И вы, Юрий Евгеньевич, отведайте. Хороший гриб, питательный, полезный...     Тут Юрий Евгеньевич снова ощутил разряд какой-то непонятной энергии - как если бы между ним и банкой находился оголенный провод, который он имел неосторожность задеть. А хозяйкин кот, до того мирно дремавший в углу, вдруг вскочил, выгнул спину и с каким-то странным мяуканьем бросился на эту самую банку с грибом. Никто не успел его остановить. И Фоминична, и гости, точно оцепенев, наблюдали, как кот одним прыжком смахнул банку со стола, сам оказавшись на ее месте. А банка, перевернувшись несколько раз в воздухе и забрызгав веранду, вылетела во двор и разбилась вдребезги, ударившись о камень. Фоминична замахнулась на кота тряпкой и бросилась во двор, надеясь спасти хоть кусочек гриба, но кот, опередив Фоминичну, преградил ей путь. И зашипел так, что Фоминична в ужасе бросила тряпку и перекрестилась. Глаза его светились в полутьме каким-то неземным желто-зеленым светом. И Мнемоник Андреев, отзывчивый Юрий Евгеньевич, без труда разглядел в них Искру Преображения.

В среду Антон наконец нашелся! Не с самого утра, но к полудню он бодро отозвался в телефонной трубке. Через два часа Сергей уже колотился в окошко проходной. Пропуск приятелю Антон выписывать в этот раз не стал, а увел его в скверик на лавочку.     Выглядел Антон угрюмо, на лбу его красовалась огромная шишка. Происхождения шишки Ант не помнил, рассказал, что позавчера пытался поймать Сергея, но того на работе не было ("я как раз маму ездил провожать", - сообразил Меренков), потом он, видимо, заснул в электричке и его разбудили сердобольные пассажиры на Курском вокзале, а шишка уже была. Не иначе, "шел, упал, потерял сознание, очнулся - гипс". То есть шишка. Вчера чувствовал себя больным, весь день провел дома. И тут же без перехода Антон пустился хвастаться, какого он замечательного член-корра встретил в Анапе и уговорил себе в оппоненты.     Сергей пытался говорить о крысах, о брейнорине, о новой методике кристаллизации, придуманной буквально во сне, но Антон и слышать не хотел. Он как будто совсем забыл, что сам отдал крыс, а при слове "брейнорин" морщился и потирал шишку. Чудеса!     Один раз, впрочем, он встрепенулся - это когда Меренков заговорил о необходимости публикации - статьи или доклада на конференцию. Антон начал было возражать, что сначала - оформление заявки на изобретение нового химического вещества, но тут взгляд его остекленел и он на секунду застыл. Очнувшись, он немедленно стал странно возбужден и как будто продолжал кричать (но на кого?):     - ...не трогай меня, женщина!     Тут он спохватился, зажал рот рукой, огляделся с испугом и произнес извинением, уже тихо:     - Ой, прости, привиделось вдруг... Так о чем это мы?     Сергей сделал еще попытку продолжить о своем, но опять безуспешно: Антон совершенно не слушал. А потом вдруг сказал:     - Ты знаешь, я ведь твою знакомую там, в Анапе, встретил. Люду. Случайно. В самолете вместе оказались. Как у тебя с ней сейчас?     - А никак, - отозвался Сергей. - Совсем никак.     - Хорошо, - Антон оживился. - Значит, ты не будешь возражать, если я ей позвоню на той неделе?     - Да хоть на этой. Вот ты мне лучше скажи, ты, когда женился, предложение как делал?     Антон расхохотался. Его подавленность как рукой сняло.     - О, Серый, ты наконец созрел! Не прошло и трех лет! Нечего сказать, скородум! Ладно, не обижайся. Просто я рад за тебя Браки бывают и удачными тоже. Ты на мой не смотри. У тебя по-другому будет. Твою Настю с моей бывшей и сравнить нельзя. В общем, так. Надеваешь свой лучший костюм. У тебя есть костюм? Ладно, просто оденься понаряднее. Цветы обязательно. Можешь встать на одно колено...     Вдоволь насладившись жалким видом Сергея, Антон смягчился и заговорил серьезнее:     - Ерунда все это. Просто иди и предлагай. Только сначала не забудь сказать, что любишь, и что очень. Можешь дважды повторить, не повредит. На самом деле, женщины такие существа, что знают все наперед. Знают, что ты стал готов прийти с предложением и, конечно, заранее знают, что скажут на это. И, коли не совсем дуры, то, если замуж не согласны, довести дело до объяснений просто не допустят, порвут раньше. Хочешь вместе пойдем, я тебя буду издали морально поддерживать? Чтобы ты вдруг не испугался в последний момент?     - Не надо, Ант. Я сам. Спасибо тебе. Жаль, что ты про брейнорин...     И, увидев внезапно отрешившееся лицо друга, замолчал на полуслове и ушел.

На следующий день Генку на пляж не пустили. Во-первых, не с кем. Во-вторых, на всякий случай. Вдруг этот настойчивый ассириец Анзор опять там крутится и пацана сбивать станет? В самом несчастном расположении духа Генка послушно поливал огород, дергал сорные кустики с грядок (колются, заразы!) и жалел о своей пропавшей молодой жизни и погибших каникулах. Покончив с огородной повинностью, он скучал в тени сарайчика, тоскливо вспоминал, как замечательно было вчера на пляже и как он ловко опознал того бандюгу, думал, что теперь на стенде "Их разыскивает милиция" станет одной фотографией меньше...     И тут его осенило, что чудные картинки из "Советского спорта", висевшего на стенде там же, на вокзале, и не менее чудные буковки и циферки под картинками - это же шахматы! Большая статья про чемпионат СССР, отборочный этап к межзональному турниру в Биле. За вчерашними шахматами, когда он обыгрывал всех подряд, усатый дядька из зрителей все бормотал себе под нос: "Староиндийская, сицилианская, французская", как будто был учителем географии, и еще совсем непонятные "гамбит" и "каракан", а дяденька Анзор при каждом бормотании одобрительно хлопал по плечу и подмигивал тете Джуне. Но ведь все эти чудные названия как раз и были в газете! Кроме "каракан", но это просто спуталось с правильным "Каро-Канн". Картинки изображали шахматную доску! Фигурки на них были совсем похожи на настоящие. Тогда чудной текст под картинкой - это, получается, запись партии, ее ходов. Нотами записывают музыку, а такими чудными обозначениями - шахматную партию. И даже не очень-то они и чудные. Русские буковки - это первые буквы названия фигур, К - конь, С - слон. Там, где нет буковок - просто пешки. Цифры - это наверняка номера полосок. Латинские буковки еще проще, они на картинках были подписаны под доской. А ну-ка сравним, какие были ходы в партии, про которую усатый дядька шептал "Сицилианская", и как играли сицилианскую защиту Смыслов с Кузьминым...     Генка переставлял в уме фигуры до самого вечера. Интересно! Оказывается, доска и фигуры вовсе не нужны, можно и не глядя играть. А гроссмейстеры так умеют? Как пить дать! Они умные, должно быть, гроссмейстеры! Вон сколько разных ходов напридумали. Ничего непридуманного не осталось. А может, и осталось?.. Если бы Кузьмин против Смыслова на седьмом ходу не стал брать пешку... Вот бы у самого Кузьмина спросить!     Из мира дебютов и рокировок Генку вырвал уже под вечер постучавшийся в калитку милиционер, тот самый сержант Кривцов, который вчера организовывал поимку бандита Сиромахи. Бабушка с Фоминишной чрезвычайно перепугались, но сержант всех успокоил. Он, сержант Кривцов, пришел, чтобы от лица всей советской милиции поблагодарить учащегося Геннадия Вяльцева за помощь, оказанную им в поимке опасного вора-рецидивиста. Если бы все советские пионеры проявляли должную бдительность, как проявил ее учащийся Вяльцев, то уровень раскрываемости преступлений существенно вырос бы и весь советский народ мог бы спать спокойнее. Сержант торжественно пожал учащемуся Вяльцеву руку и пообещал, что за свой пионерский поступок учащийся Вяльцев будет премирован ценным подарком, который ему непременно вручат в школе на торжественной линейке, но только это будет в сентябре.     Увы, сержант не знал точно, что будет за подарок, но вспомнил, что обычно бывают часы или фотоаппарат. Здорово! У них в классе только у двух девчонок часы, а из мальчишек - ни у кого нет! А фотоаппарат еще лучше будет, своего фотоаппарата даже у Веника нет, вот он обзавидуется!     Генкина бабушка была настолько потрясена героическим поведением своего внука, что когда Генка, куя железо, пока горячо, попросился ходить на пляж с завтрашнего дня один, только молча кивнула головой. Но тут же опомнилась и взяла с внука три честных пионерских, что он никогда и ни за что не станет играть на деньги, а если увидит еще одного бандита-вора-рецидивиста, то шага в его сторону не сделает, а немедленно побежит в милицию. На оба эти условия Генка великодушно согласился. Ура! Кажется, каникулы спасены. Вот если бы еще выпросить ныряльную маску... Или в шахматы, в шахматы выиграть! Маска - не деньги, про маску он ничего не обещал.