- Ничего! Опять ничего не получается! Я осел и тупица!     Пробирка выпала и покатилась по столу, Серж Терьен устало откинулся в кресле, прикрыл глаза ладонями. Он ведь уже не так молод, чтобы сутками сидеть в лаборатории, он давно не мальчишка, которому надо срочно прорваться вперед, у него же немалые заслуги, публикации, студенты... Правда, основной его результат последних лет ни заслугой, ни успехом на самом деле не является - но Сержу не в чем себя упрекнуть, он сделал это вовсе не ради славы и не ради собственной выгоды - какая уж тут выгода, просто не было другого пути, теперь, когда все, когда само существование Общества находится под угрозой...     А ведь еще совсем недавно это казалось ерундой. Да, способ получения парацельсия за 400 с лишним лет не изменился - ну и что? Да, синтез требует нескольких недель, и реактивы - если можно лягушачью икру и сушеных пауков назвать реактивами - весьма архаичны, да и аппаратура в основном используется все та же, древняя аппаратура алхимической лаборатории - но не так уж много нужно этого вещества, и таких смехотворных "производственных мощностей" вполне хватает... До недавнего времени хватало.     Первый звоночек прозвенел во время войны, когда шальной бомбардировщик подчистую уничтожил и зальцбургскую лабораторию, и 70% мирового запаса парацельсия, и 50% сырья. Это было неприятно, даже очень неприятно, это потребовало расходов - но ничего по-настоящему ужасного не случилось, тем более что зальцбургскую лабораторию все равно собирались закрывать - слишком беспокойно становилось в Европе. За прошедшие 30 лет пришлось закрыть и новую лабораторию в Южной Каролине, и две других - выяснилось, что успешному производству угрожает все, начиная от колебаний почвы, производимых ближайшей автострадой, и кончая трудностями получения экологически чистого сырья.     Кое-что делалось и раньше, 2-3 ингредиента - из двух десятков - были заменены на чистые химические вещества, 2-3 операции стали чуточку эффективнее. Терьен был одним из химиков, которые последние 15 лет работали над четко поставленной задачей - перевести синтез парацельсия полностью на современные рельсы. Задача казалась довольно простой - состав парацельсия известен, компоненты, извлекаемые из всех этих засушенных пауков, вычислены сто лет назад, реакции очевидны - садись и делай. Однако синтез не шел. Почему-то мутная жижа, состоящая из сухой травы и останков животных, замечательно проходила все стадии процесса - а чистые химические вещества, из той же, в сущности, травы и прочей дряни извлеченные, то распадались в самый неподходящий момент, то вступали в непредусмотренные химические реакции.     В конце концов Посвященными было принято решение об отчаянном шаге - опубликовать слегка измененную и упрощенную формулу парацельсия, в надежде, что кто-нибудь сможет решить хотя бы часть возникающих при синтезе проблем. "Предсказанному" Терьеном веществу дали звучное название "брейнорин", он действительно должен был обладать кое-какими из свойств парацельсия - но, конечно, не всеми, и, безусловно, не главным...     Риск все равно был огромен! А если кто-нибудь пойдет дальше, найдет несообразности в опубликованных Терьеном рассуждениях, или вместо того, чтобы заняться - как предполагалось - исключительно синтезом "чужого" вещества, решит разобраться с теорией? Строго говоря, никакой настоящей теории парацельсия не существовало, хотя Общество и занималось кое-какими экспериментами, но даже все возможные модификации парацельсия не были известны. Истинный парацельсий - зернистую бурую субстанцию - невозможно было ни с чем перепутать, а при определенных условиях - и это очередная загадка, ну какой же ученый в наше время всерьез станет говорить о фазах Луны и расположении звезд! - при определенных условиях зерна начинали слипаться, так что становились легко различимы невооруженным глазом, и тогда... Но, впрочем, "эрзац-парацельсий", именуемый брейнорином, никаких сколько-нибудь заметных зерен содержать вообще не должен был, и вырасти из него ничего не могло... и все-таки необходимо было исключить любые случайности.     Поэтому все исследования в данном направлении по всему миру сразу же были поставлены под контроль. Пресекать ненужные отклонения... Если бы эти недоумки из Небраски не перестарались! Теперь, конечно, точно никто никогда не узнает, но чутье - а недаром же Терьен был Прогностиком! - подсказывало Сержу, что индуса с непроизносимым именем ожидал успех.     Собственно, американцы ни в чем не виноваты. Они-то занимались тем, чем испокон веков занималось Общество и что являлось его основной задачей по мнению тысяч рядовых членов: препятствовали получению парацельсия. Или любой его модификации. И поэтому потребовалось их самих подвергнуть внушению - а внушить что-то парацельсику, тем более Гипнотику - а без Гипнотиков в таком деле не обойтись - ох, как не просто. Конечно, среди Посвященных - специалисты только высшего класса, но и на старуху бывает проруха, и тот, кто занимался обработкой рядовых Гипнотиков, что-то где-то недоучел...     - Профессор! Господин Терьен! С вами все в порядке?     Серж резко поднял голову:     - А? Что? Это вы, Жени? Спасибо, все в порядке, глаза болят... А что вы здесь делаете?     Лаборантка не удивилась:     - Еще бы у вас не болели глаза - опять всю ночь просидели. А я, вообще-то, на работу пришла. Сейчас кофе сварю.     - Да, конечно... Спасибо... И уберите все это, - он махнул рукой на лабораторный стол.     - И знаете, - добавил он чуть позже, допивая принесенный лаборанткой кофе, - сегодня лекций нет, пойду-ка я, пожалуй, домой. Доклад еще писать... А вы приготовьте вот это - как обычно - и по этому списку тоже...     Доклад действительно надо было готовить, и серьезно. Через неделю здесь, в Париже, международная конференция; одна из секций, по биологически активным веществам, имеет самое непосредственное отношение к брейнорину, а еще ничего не решено. Что сообщать про брейнорин, давать ли новые "прогнозы", с кем следует провести приватные беседы... Конференция будет весьма представительной, будут русские. Русские... То, что они приглашены, Серж знал давным-давно, и это его не слишком интересовало - от советских ученых вряд ли стоило ожидать каких-то прорывов - но в последнее время мысли о России почему-то не давали ему покоя. Что же его так взволновали эти русские? Не сработало ли тут чутье Прогностика?

Утром Антон немалым усилием воли запихал себя в турбазовский автобус и тот, пыхтя и стреляя синим дымом, потащился в аэропорт. С каждым выхлопным пыхом (Антон сидел на задней скамье) он чувствовал, как растет, увеличивается, густеет расстояние между ним и Людой. Если бы неделю назад ему кто-нибудь сказал, что есть на свете женщина, способная произвести на него такое впечатление, Антон только рассмеялся бы в ответ. Чего такого он, взрослый человек, только что успешно разведшийся, количество затянувшихся и не очень романов давно перевалило на второй десяток, еще не понимал в Евиных дочерях? А вот, пожалуйста, втюрился. А как еще иначе это назвать, если, словно впервые влюбленного пионера, его тянуло и тянуло в сторону Люды? Совсем как капитана Гаттераса к Северному полюсу.     Странность состояла еще и в том, что с Людой он уже был знаком раньше - встречались в феврале у Меренкова на его дне рождения. И никакого внимания на Люду тогда не обратилось. Конечно, она была женщиной Сергея и все такое, но даже и интереса никакого не возникло. И вот на тебе! Как будто его чем-то опоили.     А что, если и вправду опоили? Антон даже развеселился на мгновение. Подсунули стаканчик приворотного зелья, и все - готов мальчик. А когда подсунули? Да вот хотя бы в чай подмешали. Или в грибную настойку. Стоп! Грибной настойки он не пил. Люда не пила, ну и он тоже за компанию. Только чай. Те две бабки пили, а они с Людой не пили. Какое красивое имя - Люда! Ведь это сокращение от Людмилы. А Людмила означает - людям мила. Хорошее имя, пушкинское. Наверное, у нее и родители такие же добрые. Добрые и образованные, поэзию любят. Стихи вслух читают. Как вчерашняя Бабашура, что Марциала наизусть шпарила. Хвать стаканчик настойки - и Марциала. Интересное теперь время настало - во времена Антонова детства торговки семечками не баловались латинской поэзией и не интересовались тонкостями генетики. Может быть, чайный гриб был не таким питательным? Скажем, витамина там какого-нибудь специфического не хватало.     Здесь Антона чуть было не увело на профессиональную стезю, но не успело, потому что автобус остановился у дверей аэропорта и надо было включаться в суету регистрации, сдачи багажа и волнений около табло - не перенесут ли рейс по метеорологическим, техническим или каким другим важным причинам. Но рейс не перенесли, не отменили, и уже через полтора часа урчащий "Ил" сначала перешел на визг, а потом на рев, и, повернувшись к морю задом, а к Москве передом, отправился в путь на север.     В самолете, однако, Антон уже меньше вспоминал свою черноморскую пассию (расстояние, что ли, сказывалось?), а все больше и сильнее его начинали волновать московские дела. Вернее, одно дело. Как там у Сергея?     Итак, Сергей утверждал, что синтезировал вещество - брейнорин, - которое должно повышать умственные способности. Иначе говоря, мозговой стимулятор. Если более строго, то стимулятор коры мозга. Что это вещество еще пять лет назад было предсказано на Западе, но получить его там не сумели, а Сергей вот сумел. Такой коричневый песок с вкрапленными в него кристалликами. Один такой заныканный кристаллик даже остался у Антона в лаборатории.     На что мог бы сгодиться такой стимулятор? Там, на Западе, ему, конечно, создали бы рекламу, пустили по аптекам, стали подмешивать в кока-колу и изобретатель получил бы за свое открытие миллионы долларов. А здесь, в СССР? Взгляд его остановился на номере "Кубанской правды", купленном в аэропорту ради кроссворда, и на портрете, занимавшем половину всей первой страницы. Брежневу в этом году будет 70. Здоровьем он еще крепок, лет пять протянет запросто, а вот как у него с головой? Последнюю пару лет как будто не очень - речь стала путаной, появилось явственное причмокивание. Год назад бросил курить, значит, кремлевские врачи очень сильно настаивали, следовательно, была серьезная причина. А Косыгину - 72. А Суслову - еще больше. Есть ли возможность пробиться к ним с мозговым стимулятором?     А это ведь Люда сама привезла бидон с грибом. Сказала, что из Подольска какая-то бабка попросила передать анапской знакомой. Небось, этакий грибной селекционер на пенсии. Мичурин дворового масштаба.     Ладно, к делу. Тонкость в том, что пробиться надо самому. Через все препоны, все ведомства, все эти рай-, гор- и облздравы и отделы ЦК. Академику - было бы легко, а вот как ему, Верещагину? Чтобы не оттерли, не затоптали, не оторвали рук? Выгоды - неисчислимые. Лаборатория, оклад, самые лучшие реактивы и подопытные животные, заграничные поездки, докторская, академия... А ведь там же кристаллы! По кристаллам сейчас в разработке специальная космическая программа, так может, удастся и в космос полететь? О, тут уже Геройство Советского Союза, а не какое-то жалкое Соцтруда, собственный институт, членство в ЦК, шикарная дача, машина с шофером... Девки будут липнуть... Стоп, девок отставить, девки Люде не понравятся...     Перескок на Люду (никуда она, оказывается, не исчезала, просто притаилась ненадолго) враз отрезвил. Ишь, размечтался. Давай реально посмотрим на наши исходные позиции. Что можно сделать для начала? Почти ничего. Ведь даже не кандидат еще. Защита назначена только на сентябрь, и никакие земные и небесные силы не могут придвинуть сентябрь поближе. Да еще пока утвердят... А без степени нечего и думать хоть в какой-нибудь кабинет сунуться. Как же тогда? Необходима публикация. Сначала заявка на авторское свидетельство, потом сразу публикация. Лучше всего - доклад. Авторское подать через Меренковский пищевой, им, учебникам, все равно, что сквозь них идет. Где делать доклад? Безусловно, на международной конференции. Чтобы не могли уже оттереть, чтобы имя прочно стояло рядом с открытием. Схитрить придется - подать доклад на как будто невинную тему, а выйдя на трибуну - брякнуть на стол брейнорин... Есть у нас в календаре подходящая конференция? По прилете надо будет уточнить в отделе информации, но вроде бы есть - в Москве, в конце августа что-то по высшей нервной деятельности. Срочно - аннотацию доклада...     Ах, еще ведь Сергею объяснять придется, зачем доклад и почему фиктивно... Статистику крысиную успеть набрать к августу, химические анализы - это все мы попросим Меренкова, у нас более важные дела будут - организационные. Ох, сколько всего надо сделать - задумать, подготовить, уговорить... Дипломатом надо быть, почище Киссинджера с Громыко. И вертеться, вертеться, вертеться... Тут Антон совершенно явственно ощутил себя в лабиринте - из стен, увешанных портретами своих коллег, начальников, присматривающих, доносящих, курирующих, обеспечивающих... И как же далеко выход! А на выходе самый главный портрет - бровастый... Но он доберется до выхода, он пройдет сквозь этот лабиринт!     Тут самолет тряхнуло, зажглись лампочки на потолке и началось снижение и разворот к заходу на посадочную полосу аэропорта Быково.

После отъезда Антона Люда почти совсем перестала выходить из дома - ходила только в пансионат на обед. Пансионатские дамочки косились на нее, но ее это мало трогало. Ее одолевали раздумья.     Вот Антон. Москвич, научный работник, с квартирой-телефоном, с перспективами... И собой недурен. Да узнай любая девчонка с фабрики, что за Людой ухаживает такой "кадр" - обзавидовалась бы, завопила бы, мол, хватай, тащи в ЗАГС! Да и сама она, Люда, еще недавно из-за Сергея убивалась... Вспомнив, как ходила к ворожейке гадать на Сергея, Люда даже зашипела от стыда сквозь зубы. Ну надо же быть такой дурищей? Тьфу!     Да уж, Антон - жених поинтереснее, чем Сергей, этот недотепа и "очкарик", даром что очков не носит! Однако же когда Антон, прощаясь, попросил у нее телефончик, Люда отнеслась к этому вполне спокойно:     - Да какой же у меня телефон? Я ведь в общежитии живу. Нет, там есть, конечно, телефон у вахтера, да пока позовут...     Но все-таки номер дала, и Антонов телефон записала. Может быть, и встретятся.     Люду уже стало настораживать собственное отношение к тому, что прежде волновало. Вчера вот, идя с обеда, заглянула от нечего делать в промтоварный - а там дефицитнейший "Лондаколор" просто так лежит! Да еще махогон - наимоднейший цвет! На автопилоте схватила четыре тюбика, а придя домой, подумала: зачем? Ну стану я цвета красного дерева... И что изменится? Не буду краситься. Подарю девчонкам в общаге, радости будет... сороки!     В домике Фоминичны происходило обычное вечернее чаепитие. Сегодня кроме самой Фоминичны и неизменной Бабашуры на веранде присутствовал дедок Пафнутьич, сторож соседнего садового кооператива "Урожай". Дедок явно предпочел бы чаю нечто покрепче, но побаивался Фоминичны. Бабули хрустели магазинным печеньем и, как всегда, о чем-то жарко спорили. Сквозь виноградные плети на веранду ярко светила луна.     - До чего наука дошла! - горячился Пафнутьич. - Вот же - в космос летают, на Луну уже сели. Луноходы, ить, Союз-Аполлон. А как они разбираются, куда лететь? Где там право, где лево, когда кругом одна чернота?     - Нету там ни права, ни лева, - сварливо отрезала Бабашура. - И хорошего ничего нету. Летают для хвастовства, с американцами наперегонки, все небо издырявили, теперь не погода, а черт-те что...     - Не скажи, старая, - вздохнула Фоминична. - Оно сейчас дело, конечно, новое, но ведь надо и космос осваивать! А то лет через сто на Земле столько народу разведется, ступить негде будет. Вот и подадутся на Луну, построят там теплицы огроменные, воду подвезут, растения насадят и жить станут. Вперед, стало быть, начальство смотрит. В космосе-то всем места хватит!     - Слыхал я, бабоньки, недавно в телевизоре, что космос совсем бесконечный, - встрял опять Пафнутьич. - Страх какой подумать. Летишь-летишь, а конца-то и нету. И откуда только знают? А может все-таки есть он, край? Никто ж там не был.     - Не бесконечный, а безграничный, - поправила деда Фоминична.     - А разница-то? - удивился дед.     Люда прямо заслушалась. Ну, дела! До чего бабули стали научные, просто поразительно. Дальше пошло еще интереснее:     - А есть разница, есть, - ответствовала Фоминична. - Ты про Пуанкаре не слыхал небось?     - Это который Антанта, что ли? - совсем ошалел дед.     - Тебе бы все Антанта, политикан хренов. Ученый он был! И специальную такую штуку придумал - геометрия Пуанкаре называется. Так там просто вот в небольшом шаре, ну хоть с арбуз, цельный космос может поместиться, с планетами и звездами.     - О дает! Ты, старуха, ври да не завирайся! - возмутился дед. - Космос в арбузе. Ты семечек часом не объелась?     - Сам бы ты объелся, старый черт, да не семечек, а самогонки, кабы дали, - с достоинством парировала Фоминична. - Вот смотри. К примеру, имеется круг, а внутри его - жители. И когда они по центру, то они как бы поболе, а когда к краям подходят, то помене становятся. И чем ближе к краю подбираются, тем меньше делаются. И от этого кажется им, что край этот - далеко-далеко. Они туды стремятся, идут, и того не понимают, что уменьшаются, а думают, что край - ну вроде как наш горизонт - от них отдаляется. Вот и выходит, что для них, сызнутри, там места бесконечно много. А на самом-то деле и совсем нет. Все в круг влазит!     - Тьфу ты! - рассерчал дед. - А что ж, остальные-то, которые на месте стоят, не видят, что те уменьшаются? Крикнули бы им!     - А как же, видят. Только они думают, что это... эта... как ее... персперт... перспектива. Ну ты прикинь - ведь издалека оно все и впрямь маленьким кажется! Вооона, - она махнула в сторону моря, где вдали виднелся огонек, - пароходик-то каков крошечный видится, а?     - Даааа, задача. - Дед почесал голову. - Ну тогда пусть складной метр какой с собой берут! Отошел, да и померился.     - Так ведь и метр тот уменьшается, вот в чем штука. Ой, хитрое дело, эта самая геометрия! Жаль, книга у меня наполовину на семечки уже изошла. Так и не знаю, что ж там дальше было. А интересно...     - Так может это и у нас так? - с ужасом спросила Бабашура. - Ты, к примеру, в Москву отъехал, а сам уменьшился и не заметил?     - В Москву точно, - убежденно сказал дед Пафнутьич. - Я вот был в пятидесятом, заблудился, так сколько ни пытал у прохожих, как на улицу Лени Голикова проехать, не слышат они меня и не видят! Ни один даже и не остановится! Знал бы я тогда про этого гада Пуанкаре, империалист хренов! Налей-ка ты мне, Фоминична, ради такого мучительного разговора, как человека прошу. Душа пылает.     Фоминична вздохнула и полезла в буфет за сулеёй с самогонкой. Люда лежала у себя на веранде, уткнувшись в душистую подушку (Фоминична набивала их хмелем), и хохотала до слез.     Назавтра Фоминична с утра ушла, а Люда покопалась в кипе старых журналов на подоконнике, отобрала себе "Химию и жизнь" и "Технику молодежи", где часто печатали неплохие рассказы, и устоилась на топчане с чашкой чая - читать. Один рассказ поразил ее - "Цветы для Элджернона". Поумневшая мышка и ставший гением дурачок Чарли Гордон странно связались в ее сознании с "научными бабушками", да и с ней самой... А когда она вспомнила про необычную крысу у Сергея в квартире, ей стало и вовсе не по себе. Нет, не то. Крыса в Подольске, бабули тут, в Диоскурском. Да специального средства "для поумнения" нам никто и не давал. Не говоря уж о том, что его и нету ... Пили чай да гриб. Вот дед Пафнутьич - нисколько не поумнел, обычный дед. Так он гриб и не пьет, а бабки пьют регулярно. А гриб-то из Подольска. И крыса в Подольске. Гриб, крыса, Сергей - Подольск. Гриб, бабули, сама Люда - Анапа. Задачка! Попадаются такие в "Науке и жизни": швед ездит на лыжах, француз живет в красном домике, у кого собака? Надо будет поискать...     Люда опять задумалась. Да нет, ерунда. Крыса у Меренкова, а гриб от бабуси - подруги Фоминичны. Какая связь? Вроде никакой. Люда помотала головой. Пойти, что ли, в море окунуться...

* * * ...биринт. услышал это слово в телевизоре и встрепенулся: слышал в прошлой жизни много раз и знаю. биринт - это когда стены проходы и пахнет едой бежишь, ищешь туда-сюда и находишь. и опять снова. опять бежишь стены серые переходы. находишь. а они опять только еда уже не там. ненавижу. хотелось прогрызть эти стены, чтоб напрямик. не обегать все закоулки. не дают. * * * потом понял, все закоулки не надо, есть короткий путь. надо только запоминать. хотя это все же лучше, чем рычаги. которые надо было нажимать, иногда опять еда, а иногда бьет током. противно. * * * стал слушать внимательно. там совсем другое, непонятное: минотавр, дворец. и лабиринт, вот как правильно. смотрел внимательно и увидел: не стены и проходы, а какое-то сплетение линий, при чем лабиринт? и тут меня осенило: это лабиринт сверху! если посмотреть сверху, то сразу видно, где еда. не надо рыскать. это же и всего вообще касается... * * * Понял, как делать заглавные буквы. А то текст был какой-то неполноценный. Я прочитал уже много. У хозяина книг хватает, только не все я могу осилить раскрыть. Телевизор удобнее, но зато нельзя выбирать. * * * Попутно сделал открытие, что есть другие языки. Оказывается, я думаю и пишу по-русски. А есть и другие языки, причем понимать, что на них думают, я могу, а вот читать и писать - нет. Задумался. Надо бы освоить лингвистику и семантику, но это потом. * * * Сгущенка - это вещь. Ложку держать трудно, но до обмакивания хвоста я уже не опущусь. * * * Подумал, что забуду про семантику, решил записать. Тоже для памяти: найти атлас и схему городских улиц. Это ж, по сути, тот же лабиринт. Имея схему улиц, я изначально смотрю на мир сверху. Как много я понял, иногда меня это гнетет. * * * Вспоминал лабораторию и злился. Эксперименты ставят. Сколько там еще крыс пропадает, подвергнутых всяким гадостям. Надо что-то делать. Сократ спит за диваном, нажрался булок и доволен. Толковал ему про пленных сородичей - стонал и охал. Но к действиям не приступил. * * * Вчера впервые вышел за пределы квартиры. Провертел дыру и ушел в подвал. Нашел крыс. Что сказать, это не соратники, они тупы. Правда, некоторые самки ничего... Стал подстраиваться к одной аппетитной, но тут заметил, что большой крыс на меня нехорошо смотрит. Какой-то расизм, ну и что с того, что я белый, а они серые? Нет, я не могу рисковать собой. Ушел в квартиру, задвинул дыру утюгом - пришлось попотеть. * * * Поехал в кармане хозяина в библиотеку. Освоил генетику и электричество. Чуть не остался там. Нельзя: опасно и нечего жрать. А жаль. Я б там вообще жил. Но нельзя - мой народ в плену темноты. Пока это понял только я. Тяжело. * * * Помимо тетки, которая к нему иногда приходит, появилась еще одна. Торчит постоянно. Понял: мамаша хозяина. На крыс реагирует типично: орет и кидается. Пришлось завнушать, что я кот, хотя это и мерзко. Но результат весьма полезен: кормит и сюсюкает, кормит и сюсюкает. Могла бы и поменьше сюсюкать. Кися, киииися. Тьфу. * * * До чего тугая эта пишмашинка. Весь взмок. * * * Опять выходил в подвал. Прихватил кусок сырка. Был встречен лучше, но сатисфакции не получил. Все разговоры только о еде. Узнал новое, страшное: крыс травят. Натуральным ядом. Дали понюхать образец. Запомнил. Завтра поеду читать химию и токсикологию. * * * Пробовал приохотить к чтению Сократа. Читал ему про его тезку. Не берет. Спит и ест. Наверное, у меня еще нет харизмы. Нужно как-то решать вопрос производства брейнорина в достаточных для всех крыс количествах. Некоторым надо побольше. * * * Толковал подвальным, что необходимо выяснить, передается ли брейнориновая гениальность по наследству. Это бы существенно изменило ситуацию! Под это дело пробовал выбить себе ту, аппетитную. Пока безуспешно. * * * Ездил с хозяином в присутственное место. Он чего-то просил, какой-то телефон (что это? Непременно выяснить), ему были всяко настроены отказать. Но я напрягся, и все уладилось. В конце концов, я обязан ему всем. Нет, не так - все крысы будущего ему обязаны. Надо помогать, вот я и помогаю. * * * Убит. Копался в журналах "Химия и жизнь". Отвлекся на рассказ "Цветы для Элджернона". Сражен ужасом. Возможен ли обратный процесс? Снова отупеть? Не спал всю ночь. Зачем пишут такие гадости? Попутно там еще какой-то парнишка пострадал. Тоже жаль, в конце концов. * * * Нет, нет. Во-первых, Элджернон - это мышь. А мыши тупые существа. Слабаки. Так, активная органика, бессмысленный перевод зерна в тепловую энергию. Дурацкий метаболизм. Понятно, что он не вынес. Крысы - другое дело. О живучести и не говорю, но ведь какой ум. Во-вторых, там был не брейнорин. Наверное, менее удачный вариант. * * * Надо думать о будущем. Опять ходил в подвал, занес туда сосиску и полбатона. Аппетитная посматривает уже поприятнее. Правда, потом тетка искала хлеб и считала дефицитные сосиски. Изображал невинного кота и усердно лакал молоко. Главное - не забыться и не начать пить из горсти. * * * Водил в подвал Сократа, знакомил. Он повеселел и потом все толковал, как там интересно. Мол, хорошо, темно и тихо. А у хозяина шумно. Нет, не для этого судьба выбрала нас, чтобы мы вернулись к жизни предков. Больше его не возьму с собой. * * * Мне всегда хотелось узнать, кто были мои родители. Но первое, что я помню - пустая большая комната за прутьями решетки и скучно-бубнящий голос из-за стены. Сейчас я понимаю, что то было радио. * * * Продолжаю читать химию. Интересно. Надо бы еще биологию прихватить, а где брать время? Нет, не то. Все не то. * * * Моцарт, Моцарт!!! * * * Главное - всегда смотреть на лабиринт сверху. Надо выходить в третье измерение. И вывести мой народ. * * * Удалось! Удалось! Наполеон с нами! А Сократ не верил. Да и я тоже, честно говоря, не очень надеялся. Но удалось в лучшем виде. Наполеон - голова, не чета моей. Теперь мы готовы.

В Москве было сумрачно, моросило, захотелось скорее одеться, но недавно купленный плащ-болонья был в чемодане. Антон обреченно отправился на выдачу багажа. Сладкие мечты о Кремлевке сложно интерферировали в голове Антона с тревогами по поводу объяснений с Сергеем - идеалист ведь, энтузиаст, так его... Тут же зудели заботы по поводу кандидатских хлопот, щекотало беспокойство - что там еще отмочил Сергей и его крысы? На заднем плане тлело сожаление о расставании с Людой: непривычное чувство, когда вместе с человеком легче, чем без него, - такого с Антоном еще не случалось.     Вся эта каша хаотическим образом носилась у него в голове, и он внезапно поймал себя на том, что внимательно разглядывает просторный в ромбики галстук какого-то пижона средних лет в приталенном пиджаке, стоящего неподалеку. Галстук придерживала немодная заколка из пластмассы "под нефрит". Чего это я на него уставился? - подумал Антон и отвел глаза.     Наконец багаж был получен, плащ вытащен. Ехать в Подольск было уже определенно поздно, и Антон отправился домой.     В понедельник с утра в институте была обычная чехарда: бухгалтерия, авансовый отчет, доклад Авениру о симпозиуме, куча накопившихся дел в лаборатории... Антон еле дожил до конца рабочего дня. Рассудив, что этот ненормальный Сергей никогда не уходит с работы вовремя, Антон сразу понесся в Подольск.     - А Сергея Петровича нет, - сообщила ему вертлявая лаборантка Шурочка в модной кофточке "лапша", - у него сегодня мама уезжает, он ее провожать поехал.     Антон понял, что Сергея он сегодня уже не дождется. Он присмотрелся к Шурочке: востроглазая, ее можно порасспрашивать, что тут творится... В ее холщовой торбе с портретом Демиса Руссоса Антон углядел уголок журнала "Кругозор". Та-а-а-ак... Надо брать на музыку...     Антон заговорил с ней о Руссосе, плавно перевел на "Аббу", и...     - Вы еще не заканчиваете? Пора, пора, переработки плохо влияют на цвет лица! А то у меня никого знакомых в Подольске, некому даже показать приличное молодежное кафе. А подходящая электричка только через два часа...     ...Шурочка щебетала без умолку, ее даже расспрашивать не приходилось, и Антон услышал массу интересного про крыс, съевших рогалик, про муравьев, про странности в поведении этой противной Лидии Петровны и так далее. Слушал, мотал на ус и чувствовал, что все это как-то связано и с Сергеем, и с кристалликами, и вообще что-то тут не то.     В кафе с оригинальным названием "Юность" Антон заказал пирожные и кофе (жуткая бурда), сопровождая монологи Шурочки вялыми поддакиваниями и возгласами. За соседним столиком сидел респектабельный гражданин, что-то в нем смутно беспокоило Антона. Он сосредоточился и понял: галстук в ромбики, на нем заколка под нефрит. Ерунда какая-то... Шурочка тем временем перешла к злостным козням завкафедрой, запретившего женщинам ходить на работу в брючных костюмах, Антон ужасался, сочувствовал. Заноза все сидела в мозгу. Он опять покосился на соседний столик: там сидел патлатый парень в водолазке, никакого галстука на нем, конечно, не было и быть не могло... Странно, Антон был готов поклясться, что из-за столика никто не вставал!     Наконец пирожные были съедены, Антон проводил Шурочку до площади и попрощался. Пора было на электричку. Он зашагал к станции. В сгущающихся сумерках обшарпанные улицы приобрели несколько даже загадочный вид, параллельно шагающему Антону медленно двигались вишневого цвета "Жигули". Внезапно дверца машины отворилась, и водитель спросил:     - Подвезти?     На заднем сиденье угадывался еще один пассажир.     - Спасибо, мне недалеко, - ответил было Антон, но вдруг обнаружил себя уже в машине, которая резко прибавила ход.

Антон ехал неизвестно куда и удивлялся: меня похитили, а мне совсем и не страшно. Только спать хочется... Похитители не разговаривали и на вопросы не отвечали. Он стал клевать носом. Постепенно пейзаж за окном из подмосковного становился каким-то мексиканским, посреди красноватых дюн торчали огромные синие кактусы. Из-за кактуса вышла трехголовая крыса и протянула к нему лапу:     - Куда ты девал моих детушек? Почто опыты на безвинных крошках ставил?     Это вдруг оказалась уже не крыса, а усатый тюлень. Тюлень в пустыне? - глупо удивился Антон.     - Кто синтезировал брейнорин? - спросил тюлень, строго глядя сквозь очки.     - Вообще-то Сергей, - ответил Антон, - но он же растяпа, и крыс вот упустил...     - Не было никаких крыс! - рявкнул медведь (откуда взялся медведь? Из тюленя превратился?) и понес что-то непонятное.     - Не было так не было, - согласился Антон. Ему было все безразлично, только хотелось понять, почему кактусы переползают с места на место, и наконец он все-таки заснул. Последнее, что он слышал, был совсем непонятный диалог крысы и кактуса:     - Все, он больше не нужен, можно ликвидировать.     - Как... ликвидировать, мастер?     - Ну как... Без уголовщины, конечно. Но чтоб не мешался.     - Будет исполнено, мастер, сделаем. Болевой порог подойдет?     И голоса затихли в шуршании дюн.     Проснулся он в электричке, поискал глазами кактусы. Кактусов не было - обычный грязноватый подмосковный лесок. Было уже почти темно. Куда это я еду, вот ерунда, что это со мной было-то? Отравился, что ли? Кактусы, тюлени... Мухоморов вроде не жрал. Он вдруг испуганно проверил бумажник. Бумажник был на месте, но это был не его бумажник. В незнкомом стареньком бумажнике оказалось немного денег и помятый паспорт на имя Колотилова Герасима, русского, женатого. Что за чушь? Посмотрел прописку - город Рязань, улица Строительная, 16. Да ведь и пиджак-то не мой, вдруг понял он, это ж зипун какой-то. Что за ерунда?..     Поезд подкатил к станции. Это была Рязань. Все пассажиры потянулись к выходу. "Приехали, выходи, алкаш старый!" - рявкнул кто-то. Антон удивился: ну алкаш - ладно, зипун не смокинг, а почему старый? Но вышел, надо разузнать, когда ближайший на Москву...     Электричка на Москву шла только утром. Придется пересидеть на вокзальчике. Однако что за паспорт? Как он ко мне попал? Может, у него - мой паспорт, у Герасима этого... - со слабой надеждой подумал Антон.     - Скажите, Строительная далеко? - спросил он у технички, шуровавшей шваброй прямо по ногам.     - Два квартала вон туды! - тетка махнула рукой. Делать было нечего, и Антон пошел по адресу, означенному в паспорте.     Дом 16 являл собой обтерханное строение в подтеках прошлогодней грязи, на балконах висели тазы и санки. Возле забора тускло светил фонарь. Антон постучал, заготовив в уме смутную версию, что вот нашел, принес... но ничего этого произнести не успел. Из двери вывалилась нечесаная тетка в жутком халате и с руками в мыльной пене, и, увидев его, страшно заорала:     - Явился, скотина? Нашлялся, аспид? Опять зарплату пропил, гад, зенки твои бесстыжие!..     - Видите ли, тут какая-то ошибка, - начал он было, протягивая паспорт. - Я ехал в Москву, и, вероятно, мне стало плохо...     - Плохо тебе? - взревела тетка. - А мне хорошо? Что еще выдумал, в Москву ему! "Видите ли, вероятно"! Прошлым разом ты в Вологду собирался, Ломоносов обдерганный, с полдороги милиция сняла, а мне детей чем кормить? Ишь, синий весь!     Антон шарахнулся в тщетной попытке удалиться, но был втянут в помещение и от толчка в спину пролетел на середину комнаты. Обернувшись к своей обидчице, он еще успел увидеть летящую ему в лоб чугунную сковородку.

Антонов организм вспомнил юношеский разряд по боксу и попытался увернуться, но вышло это только отчасти. Все же Антон не пал немедленно бездыханным, а лишь уселся на пол с гудящей головой и зелеными кругами в глазах. Постепенно круги приобрели очертания бензольного кольца, а звон в ушах сложился в слово "дихлордифенилтрихлорметилметан", чему Антон несказанно радостно удивился. Из кольца высунулась физиономия Кекуле в сюртуке и шейном платке и взревела фальцетом: "на какие шиши пьешь, алкоголик, детЯм жрать нечего". Антон потряс головой, Кекуле исчез, тетка в халате осталась.     - Все-таки я хотел бы разъяс… - начал было Антон, но увидев выражение теткиного лица, озадачился. Слова были явно не те. В голове еще немного просветлело, и он нашел "те" слова и употребил их, ожидая, что вот тут-то ему и конец. Но тетка, заслышав понятное, неожиданно перестала яриться, утерла нос мыльной дланью и зарыдала в голос. Слезы оставили две бороздки в ее белопенных усах.     - Стараюсь тут, .., работаю, как ... А он, ..., - она схватила с плиты выварку с водой, но на Антона ее лить не стала, а поволокла к корыту. Антон, шатаясь, встал и перехватил тяжеленную посудину, пытаясь помочь, но зацепил боком другой какой-то тазик и выплеснул его содержимое себе на штаны.     Баба взревела с новой силой, поминая проклятых пьяниц и их кривые руки, но Антон ее уже не слушал, удрученно глядя на мокрые и мыльные брюки. Час от часу не легче, меня и в поезд не пустят в таком виде...     Баба порылась в комоде и швырнула в него сухими брюками. Антон уберег их от падения в лужу и попытался отступить куда-нибудь, дабы переодеться - в мокрых штанах в самом деле было крайне неуютно.     - Куда? - взревела баба.     - Я хотел бы перео... - начал было Антон, но, увидев бабино лицо, быстро вспомнил об открытом им методе доходчивого воздействия и рявкнул: - Куда надо, ...!     Баба умолкла, Антон отступил в соседнюю комнатушку, где было темно, и поспешно переоделся. Надо было бежать, однако выход на улицу по-прежнему был блокирован. Баба снова завела нескончаемую песнь о своей неказистой женской доле за уродом и пьяницей, да еще и с мозгами набекрень, вот у людей мужья как мужья, напьются и спят, а этого все носит и носит незнамо куда, а тут крутись как хочешь и все сама да сама, а этот нажрется, ведра мусорного не вынесет...     Антон ощутил проблеск надежды. Согнувшись и посматривая на бабу, он подступил к мусорному ведру, схватил его и - гениально! - баба посторонилась, выпуская его вон из квартиры. Антон вышел и захлопнул за собой дверь. Ведро он кинул тут же, в подъезде, и вышел на свежий воздух, который после мыльного и душного помещения казался просто животворным. Однако стояла уже глухая ночь, улицы пустынны, дорогу на вокзал он от потрясений и сковородки позабыл, а спросить не у кого. Кроме того, было прохладно.     Идти некуда! Поэтому Антон тихонько вернулся в дом и поднялся этажом выше колотиловской двери. И, как оказалось, очень вовремя, потому что заподозрившая неладное баба уже выбежала наружу, увидела брошенное ведро, и, оглашая воплями ночную улицу, понеслась искать своего Герасима. Если бы Антон не спрятался, он, несомненно, был бы на пустынной улице пойман и... он поежился.     Поднявшись еще выше, он добрался до последнего этажа, а там к потолку вела пожарная лестница, в потолке же был люк на чердак. Несомый вдохновением и ужасом, Антон взобрался туда и толкнул люк. Крышка подалась, и беглец очутился на захламленном чердаке.     Стараясь не шуметь, он прикрыл люк и примостился прямо с краю, где смог. Ну и дела, во дела... Шел по улице сиротка, посинел и весь продрог, - подумал он, засыпая.     Спать пришлось недолго: по его ногам кто-то бегал, потом холодные лапки деликатно попробовали залезть в карман. Антон содрогнулся и стряхнул это с себя. Крысы! Крыс он вообще-то не боялся, все-таки годы лабораторных исследований... но одно дело - белые крысы в виварии, а другое - их дикие собратья, да еще в темноте. Бррр! И укусы их чрезвычайно опасны - инфекция, не дай господь.     Однако мысль, начавшись с крыс и вивария, скоро привела его к Сергею и брейнорину. А не связаны ли все эти сверхстранные события? Да нет, ерунда. Как? Где Сергей, где Анапа, а где вообще Рязань? Однако что-то все это как-то странно. И прежде всего надо свинтить отсюда, наконец, домой.     Антон прислушался - было тихо. Сквозь чердачное окошко проникал неверный утренний свет. Он спустился по лестнице, на цыпочках прошел вниз, по дороге опустив паспорт Герасима в почтовый ящик Колотиловых, и выбрался на улицу, решив отойти как можно дальше от ужасного дома, а там уж искать вокзал...     Бегство состоялось, вокзал он нашел без особого труда, дождался первого поезда, на который и сел зайцем. В вагоне Антон, с неожиданной для себя сметкой, притворился мертвецки пьяным, и сердобольный русский народ оборонил его от контролера и дал доехать до Москвы.