- Кто ты? - строго вопросил Хранитель Врат из темноты зала.     - Тот, кто нашел путь, - как-то не очень уверенно ответил Прохоров.     - С чем пришел ты? - последовал вопрос.     - С тем, что завещано мне по праву Дара, - продолжал отвечать Прохоров все с той же неуверенностью в голосе.     "А с чем же я все-таки пришел?" - подумал он, доставая из кармана конверт с докладом.     Конверт дала ему Метресса, встретившись с ним, как и было условлено, у дверей института. Потом, по пути в Цитадель, она всю дорогу объясняла ему, что надо будет сделать и как следует отвечать Координатору, ежели тот задаст какой-нибудь каверзный вопрос. Прочитать доклад Прохорову так и не удалось: о том, чтобы, проигнорировав Метрессу, вскрыть конверт и хотя бы пробежать глазами то, что ему предстояло сдать в аналитический отдел, не могло быть и речи. Пришлось слушать ее наставления и надеяться, что для разговора с Координатором хватит и этого. Теперь же, когда Метрессы рядом не было, Прохоров снова задумался о том, должен ли он следовать ее указаниям. Ведь еще можно было остановить ритуал (для этого достаточно было лишь ошибиться, отвечая на вопрос), выйти из зала и, вскрыв пакет, прежде всего ознакомиться с находящимися там бумагами. В конце концов, если эти бумаги ему предстоит вручить от своего имени, то кто может запретить ему узнать их содержание? Почему он должен довольствоваться лишь пересказом, да и то весьма поверхностным?     Мелькнула даже крамольная мысль, что, может быть, не стоит ему и сдавать этот доклад в аналитический отдел? Прервать ритуал, выйти из Цитадели и спалить этот злосчастный конверт на ближайшей же помойке. Почему-то этот вариант казался Прохорову наилучшим. Сжечь конверт вместе с бумагами... по крайней мере, он будет избавлен от ненужных ему секретов. А если Метресса желает передать что-то Координаторам - пускай действует от своего имени...     Ритуал тем временем продолжался.     - Что привело тебя сюда? - прозвучал очередной вопрос.     "Сейчас или никогда, - решился Прохоров. - Нужно сбиться, нужно дать неверный ответ, тогда ритуал прервется… По крайней мере выиграю время... Выиграю время..."     "Не сметь! - отчетливо прозвучал в его сознании голос Метрессы. Ее пронизывающий взгляд, возникнув в воображении Прохорова, не оставил места крамольным размышлениям. - Я приказываю!"     - Я пришел по велению чести и долга! - утвердился Прохоров уже без всякой неуверенности в голосе. Ответил, как всегда отвечал в таких случаях, как отвечал все эти годы, являясь в Цитадель с докладом. Ответил правильно.     И взгляд Метрессы сразу же подобрел, из пронизывающего став подбадривающим. Таким обычно был ее взгляд после экзаменов, когда нужно было похвалить Адептов, еле державшихся на ногах от переутомления. "Все будет хоккей", - теперь ее голос напоминал голос заботливой матери, хвалящей любимого ребенка, выдержавшего испытания. Этой запомнившейся Прохорову фразой она давала понять Адептам, что их усилия не были напрасны...     - Ступай, и да будет путь твой угоден Постигнувшим Тайну, - напутствовал Хранитель Врат.     Ритуал завершился. В стене напротив входа приоткрылась дверь, и полоска света, проникавшего из коридора, протянулась тоненькой дорожкой по мраморным плитам зала, как бы приглашая пришельца выйти из тьмы - к свету.     И почему-то показалось Прохорову, будто в лучах этого света мелькнуло платье Метрессы. И будто бы вместе с Метрессой в коридор, куда допускались лишь Преображенные, проникла белая крыса с пятнышками на боку. Та самая крыса, которая слопала рогалик. Которая пару дней спустя угодила под автобус - прямо на глазах Мнемоника, которому надлежало ее поймать. И вот, спустя почти две недели, она вдруг возникла здесь, в Зале Хранителя, мелькнула в полоске света и скрылась в дверном проеме вместе с Метрессой - которой тоже полагалось на время ритуала оставить его одного и которая уж никак не могла его опередить...     "Этого не может быть", - подумал Прохоров, закрывая дверь. И тут же сообразил - видения были слишком яркими для такого освещения, и тени они не отбрасывали. Усмехнувшись (все-таки он уже лет двадцать как Наблюдатель, его такими трюками не проведешь), он направился в аналитический отдел.

- Насте своей скажи, все в порядке: не хочет подавать заявление - не надо, - изрекла Варвара Никаноровна, запихивая полотенца в объемистую дерматиновую сумку.     - Почему же так прямо не надо? - решился возразить Сергей.     - А ты, что ли, жениться на ней собрался? - взбеленилась Варвара Никаноровна. - Да ты на себя-то посмотри, жених! Когда же ты, наконец, жить научишься, Митрофанушка?! В кои-то веки матери твоя помощь понадобилась - и того не смог! Хорошо еще, сослуживец у тебя пронырливый оказался. Как там его, Прохоров вроде? Вот ты бы у него поучился, пример бы с него брал. Я ему и рассказать-то толком не успела, как он мне говорит - будут туфли, у меня знакомый есть, он достанет, приходите, говорит, в институт к двум часам - вместе к нему поедем. Вот это я понимаю, деловая хватка. А ведь по нему не скажешь... Тебе бы с него пример брать, а ты, ну как я не знаю кто...     - Кем же оказался его знакомый? - спросил Сергей, желая отвлечь мать. - Завскладом? Директором магазина для новобрачных?     Тут Сергей поймал себя на том, что ему и самому интересно, что же это за знакомый такой оказался у Прохорова. Понятно, что это наверняка был кто-то из Общества, но кто же?     - Поднимай выше! - торжествующе изрекла Варвара Никаноровна. – Он... он... - запнулась она, вдруг поймав себя на том, что никак не может вспомнить, что же это было за учреждение и как называлась должность, которую занимал влиятельный знакомый Прохорова. Как она ни напрягала свою память, ей не удавалось вспомнить ничего, кроме какого-то дубового шкафа, в котором стояли почему-то клетки с крысами. Но ничего подобного, конечно же, не могло быть в кабинете такого важного начальника...     - Ну, мы с ним сначала пошли по его делам, где-то в Москве, я не запомнила, но он сказал, что взял там направление, а потом мы приехали в ГУМ, поднялись на третий этаж, ты когда-нибудь был в ГУМе на третьем этаже? я ни разу, и там когда направление увидели, сразу стали такими любезными, показали все запасы, и я для Лены отобрала подходящие. Вот, смотри, - предложила она Сергею, доставая из сумки коробку, завернутую в "Советский спорт". - Да и я получше рассмотрю, а не второпях.     Под газетой оказался слой оберточной бумаги. Впрочем, вряд ли у кого-то повернулся бы язык назвать такую бумагу оберточной. Глянцевая, кремового цвета, с красно-бело-зеленой эмблемой какого-то магазина... Это было слишком даже для Варвары Никаноровны.     - Ой, господи! - простонала она, опустившись на диван. Коробка, выскользнув у нее из рук, упала на пол и раскрылась, продемонстрировав ошеломленной Варваре Никаноровне пару великолепных белых туфель. Туфли были связаны друг с другом тонким золотистым шнурком, на конце которого болтался ярлычок с все той же красно-бело-зеленой эмблемой и непонятными надписями латиницей. Куда там спецтуфлям для новобрачных...     Тут кто-то заскребся в дверь. Недоумевая, что бы это могло значить, Сергей выскользнул в прихожую, приоткрыл дверь и, к своему изумлению, увидел на лестничной площадке знакомую крысиную мордочку. Оглядевшись и, очевидно, оставшись довольной увиденным, мордочка подмигнула Сергею, пискнула - и из-за двери тут же выскочила толстенькая крыса, в которой Сергей с некоторым трудом признал Наполеона. Прошмыгнув в квартиру, тот опрометью бросился под диван. Вслед за ним появился и сам Тито. Исцарапанный и грязный, он почему-то пятился задом, не сводя глаз с Варвары Никаноровны.     Появление Тито вывело Варвару Никаноровну из оцепенения.     - О, а вот и наш мурлыка пришел, - обрадовалась она. - Иди сюда, пушистик... - Варвара Никаноровна попыталась взять крысу на руки.     Но Тито ускользнул от ее объятий и, все так же пятясь, уполз под диван. Оттуда слышалось его тяжелое дыхание - словно ему пришлось в этот день пробежать не один километр.     - Что это с ним? - удивилась Варвара Никаноровна.     - Не знаю, мама, - ответил Сергей. - Может быть, он устал. Лучше оставь его в покое, пусть отдохнет...

Несмотря на все навалившиеся житейские закруты, Сергей как мог старался не отвлекаться от своих химических проблем. Мозг должен постоянно быть настроен на работу, чуть отвлечешься, потом пару дней наверстывать надо - это он знал твердо. Постоянно думать, постоянно видеть перед собой задачу - всю в целом и, отдельно, ее ближайший край. Получается или не получается - штурм должен идти непрерывно. Вот и сейчас в его голове то и дело проигрывался последний странный сон, та фантасмагория с крысиной армией и чайным грибом Парамоном. Чайный гриб, этакий сверх-связник, совсем не по его тематике, но вот крысы - тут было о чем призадуматься.     Два факта: первый - кристаллы брейнорина можно выращивать в растворе. Второй - влияние брейнорина может быть заметно усилено увеличением его дозы. Зависимость эффекта от дозы - вещь, казалось бы, очевидная, но нет. Эффект может носить и пороговый характер, т.е. проявляться скачком. Тогда интересно поэкспериментировать с величиной порога. Для этого необходима методика измерения влияния брейнорина на мозг. Методики нет, ее еще только предстоит разработать. Нужны животные, нужны аккуратные опыты, нужен брейнорин. А хорошего брейнорина больше практически не осталось. Вся последняя порция вышла не похожей на первую - там совсем нет кристаллов. И здесь мы упираемся обратно в первую задачу - выращивание кристаллов в растворе.     По кристаллизации растворов Сергей не работал уже много лет, нужно срочно восстанавливать университетские навыки. Но может и получиться. Если использовать бескристалльную массу из последнего опыта, а как затравку - оставшиеся кристаллы из первой партии, то... А что "то"? Целый воз вопросов. Какова должна быть температура раствора? Надо ли перемешивать, и если да, то с какой интенсивностью? Что у нас появилось недавно в литературе по выращиванию органических кристаллов?     Он твердо помнил, что ни Питерс, ни Сридхарачарья, ни Терьен никогда не предполагали использовать кристаллизацию. Почему? Пробовали и не получилось? Не сообразили? А! У них же затравки не было! Затравочные кристаллы есть у него и только у него. Где они, кстати? С работы он их забрал от греха подальше, на кухне в шкафу должны стоять... Умел ли проводить кристаллизацию Парацельс? Странно, что Прохоров ничего про это не знает. Потребуется ли центрифуга? Есть ли у них в институте хорошая центрифуга? У микробиологов может быть. Хорошо Антону, лаборатория аппаратурой под завязку набита...     - Сережа, что это за порошок у тебя такой странный здесь в пузырьке? - голос матери пробился сквозь размышления. - Ты кубинский сахар достал?     - Мама, не трогай! - Сергей уже летел на кухню. Он успел: Варвара Никаноровна еще не приступила к непосредственному контролю коричневой субстанции с кубическими кристалликами, которую она обнаружила на буфетной полке. Ее сын довольно непочтительно забрал у нее из рук баночку и, бормоча всякие непонятные слова (наверняка свои мудреные формулы, нормальному человеку разобрать невозможно), упрятал ее в свой рабочий портфель.     Из-под дивана на Сергея внимательно смотрели две пары черных бусинок. В своем углу зашевелился в клетке Сократ. Странно, почему мама его никогда не замечала?

Четвертый день подряд Джерри в буквальном смысле не выходил из лаборатории: пристроился урывками спать на диванчике в кабинете шефа, в институтском кафетерии регулярно пополнял запас сэндвичей, перетащил из дома на работу записи любимых ансамблей, обеспечив себе почти полный комфорт. А автомат в коридоре исправно снабжал его кофе.     Синтез не получался... Сегодня пришла апатия. Шеф в таких случаях говорил: "Именно поэтому то, чем мы занимаемся, и называется research. Сначала мы делаем search, а потом многократно его повторяем". Очевидно, Джерриев "research" всё ещё находился в стадии начального поиска. Усталость и безразличие пробрались во все уголки его мозга - все-таки сказывался недостаток сна. Вот уже битый час он разглядывал плоскую крышу дома напротив, наблюдая, как пестрая птица тщетно пытается отхватить клювом кусочек веревки, запутавшейся в усах телевизионной антенны. Дюймов 20-25 этой веревки волочилось по крыше.     "Какого дьявола! - размышлял Джерри. - Я же, кажется, всё учел в этот раз".     На подоконнике поблескивал хромом портативный магнитофон "Sony".     Money, money, money... - пела популярная шведская группа. Их новую кассету Джерри купил на прошлой неделе. "Совсем некстати это они о деньгах..."     Птица, зажав конец веревки в клюве (может, ей казалось, что это червяк?), совсем как-то по-собачьи мотала головой. "Упрямая", - отметил Джерри и сам помотал головой, словно повторяя птичьи движения. Шея неприятно ныла. Диван в кабинете шефа был коротковат, спать приходилось, свернувшись калачиком. Словно осознав тщетность своего подхода к веревочной проблеме, загадочная птица перестала вертеть головой, выпустила веревку и отступила назад. Наклонила голову сначала вправо, потом влево, рассматривая неподатливую веревку-червяка, и, немного постояв так в нерешительности, вернулась к своему занятию. Теперь она изменила тактику и принялась наносить клювом частые методичные удары, направленные в середину 20-дюймового отрезка веревки.     - Она пыталась-пыталась, обмишулилась, и что? Сменила подход. А я? - додумать эту плодотворную идею он не успел.     - Хей, Джерри, как дела? - голос шефа вернул его в лабораторию. - На следующей неделе я еду на конференцию в Европу. По ту сторону "пруда", в Париже, французы собирают представительный конгресс. Будут русские. У них есть весьма интересные наработки в нашей области. Экспериментальная база весьма примитивна, но любопытные идеи - бывает, что и случаются. Сгоняй-ка в библиотеку, прогляди подборку их ведущих журналов за последние полтора года. Они, конечно, все на этом их варварском языке, но к каждой статье ты найдешь рефератик на английском. Может быть, тебе попадется что-то стоящее и заслуживающее внимания. Врага надо знать в лицо, - заключил Хэнсон.     "Старик совсем сбрендил", - думал Джерри, преодолевая длинный коридор до библиотеки, но вслух ничего не сказал. Может, русские и добились кое-чего в космосе, только об их успехах в биохимии он ничего не слышал. Джерри листал журнал за журналом, борясь с ужасающим английским ("даже французы пишут лучше!"), но ничего интересного по своей специальности найти не мог. Шеф, однако, этому факту ничуть не огорчился. Сам он в это время листал Les Comptes rendus.

Следующим вечером Антон опять пошел к Люде. Рассеянным взглядом окидывая кипарисы, кусты азалии, замусоренную обочину проселочной дороги в косых вечерних лучах, он шел медленно, поддавая ногой мелкие камушки, и попутно решая сложный вопрос: стоит ли посвящать Люду в историю с брейнорином?     С одной стороны, такая союзница, как теперешняя Люда, могла быть очень полезна, да и, если быть честным, Антон в самом деле стал относиться к ней небезразлично. Но с другой... сам он выглядит в этой истории как-то не совсем красиво. Все же он хотел надуть Сергея, и теперь сильно сомневался, что ему удастся это от Люды скрыть.     Нет, лучше пока не буду говорить, решил он. Попробую как-нибудь обиняками выяснить, что она знает о крысах у Сергея под диваном. Важен уже сам факт, что крысы у него есть... или были совсем недавно. Но Сергей-то сказал, что они удрали практически сразу, и что никаких результатов он не получил... Выходит, соврал? Затаился! А раз соврал, значит, тому должна быть причина! И серьезная причина! Значит, как крыс дай и методики расскажи, так "Антон, выручай", а как результат - Антон не нужен? Ну, Сергей, вот тебе и размазня, вот тебе и очкарик рассеянный…     Он заглянул без особой надежды по дороге в обтерханную "Кулинарию", где в мутных стеклянных прилавках коробились морковные котлеты-полуфабрикаты и плавленые сырки, и - о чудо! - обнаружил там довольно сносное печенье "Привет из Анапы", которое и прихватил.     Люда сидела на своей половине веранды, слушала шелест тростника под забором бабкиного дворика. Антона встретила приветливо.     - Ну как доклад?     - Ничего, спасибо, прочитал, от вопросов отбился... - не вдаваясь в подробности, ответил Антон, выкладывая свое приношение.     - О, печенье! Это хорошо, сейчас чаю организуем...     Люда заглянула на бабкину половину веранды, символически отделенную живой стеной из винограда. Фоминична недавно вернулась с шоссе, где бойко торговала подсолнуховыми семечками в бумажных кулечках, и угощала чаем подругу по имени Бабашура, которая специализировалась по семечкам тыквенным. Бабки вели исконный и бесконечный спор, какие семечки пользительнее, а какие выгоднее...     - Тыквенная семечка - она ядреная, крупная! - горячилась Бабашура. - В ней и унутренней сущности больше, и стаканчик за 15 копеечек идет, а не за 10, как твой мотлох!     - Семечка-то большая, да дурная, одна шелуха, - степенно отвечала Фоминична, шумно прихлебывая чаек. - И уважают ее не все: которые северные, так вообще без понятия, что за овощ такой. А подсолнух все-е-е-е знают!     - Раиса Фоминична, нельзя ли чайку попросить? - вмешалась Люда, потому что конца этому диспуту не предвиделось.     - А конечно, девушка, отчего ж нельзя. Вот мы уж и пьем с Бабашурой, и вам надо попить. Чай не пил - откуда сила? А то, может, хотите холодненького гриба? Хороший гриб, спасибо тебе, девка, что привезла, гриб ядреный, вот Бабашура не даст соврать...     - Точно, - подтвердила Бабашура. - Раствор, это, как его, кон-цен-три-рованный!     - Нет, спасибо, нам бы чаю к печенью… И вы угощайтесь, бабули, - сказала Люда и принялась перекладывать Антоново печенье в плетеную корзинку на столе, сдувая невесть откуда наползших муравьев.     - Смотрите-ка, муравьи набежали, соображают, где сладкое...     - А и верно, девка, уж пара дней как спасу нет от муравьев, всюду лезут, и в сахар, и в хлебницу. Ох, как бы они мне варенье не попортили, - обеспокоилась Фоминична. - Варенье у меня из абрикосы, прямо не варенье, а янтарь! - и Фоминична вытащила баночку из буфетика, украшенного резным деревянным виноградом, и принялась раскладывать варенье по зеленым розеточкам.     Бабашура оторвалась от большой расписной чашки, вкинула в рот печенюшку, зацепила ложкой варенья и вдруг зычно возгласила:     De formica succino inclusa     Dum Phaethontea formica vagatur in umbra...     - Чего-о-о?! - вытаращила на нее глаза Фоминична. - Вроде я ни в чай, ни в варенье ничего скоромного не доливала! Ай головой треснулась в подполе?     Implicuit tenuem succina gutta feram.     Sic modo quae fuerat vita contempta manente,     Funebris facta est nunc pretiosa suis, - закончила Бабашура торжественно.     Антон, не веря своим ушам, посмотрел на Люду. Люда улыбалась.     - Чего несешь-то? - переспросила Фоминична.     - Не "чаво", а Марциал! - важно ответила Бабашура. - Даю перевод:     Про муравья, заключенного в янтарь     Ползал пока муравей в тени Фаэтонова древа,     Капнул янтарь и обвил тонкое тельце его.     Так, при жизни своей презираемый всеми недавно,     Собственной смерти ценой стал драгоценностью он.     Стих нумер 15, - добавила Бабашура, довольная произведенным эффектом.     - Это где ж ты набралась-то этакой премудрости? Сама ведь четыре класса еще до войны закончила, вот и все твое образование, - изумленно спросила Фоминична.     - Давеча семечки заворачивала, так из книжки листы рвала, книга какая-то старая, ненужная, у меня их много от старичка-букиниста покойного осталось, а как он помер, так новые жильцы мне все и продали на семечки. Да ведь я и тебе стопочку книг отвалила! - прервала Бабашура плавное течение своих мыслей.     - Верно, верно, - подтвердила Фоминична. - Выручила меня, а то газет этих не напокупаешься... Ну и что?     - Ну дак вот. Народу днем мало, делать нечего, ну и стала разбирать, чего пишут, да и зачиталась. Кучеряво пишут, да все не по-нашему, латынь, понимаешь. Ну, думаю, итить, взяла другую книжку, а там как раз словарь ентой самой латыни. Очки дедовы разыскала вечером, во как забрало, интересно, лягай их комар. Теперь прежде как семечки завернуть, каждую страничку сначала прочитываю!     - Во, надо же! - поразилась Фоминична. - Заразное оно у тебя, видать, дело это... Я ведь тоже стала разбирать, из чего кульки кручу. Только мне такое граммозвучное не попадается, а все больше научное. Тут у меня к тебе, касатик, вопрос, - бабка повернулась к Антону. - Ты ж вроде как у нас ученый?     - Да... В некотором роде, - растерялся Антон, до этого слушавший старушечий разговор, как не слушал ничего и никогда в жизни. - Только я вообще-то биолог, а не филолог…     - А и хорошо, ты мне, значит, и нужон. Не догадала я, старая, что листки надо от начала отрывать, которые прочитанные, дергаю как попало. А теперь вот начала одну книжку читать, зачиталась - а конца-то и нету. На семечки разошелся. И спросить некого: почему рецессивная аллель, туды ее в дышло, влияет на фенотип только когда генотип гомозиготен?     - Чаво-о-о? - теперь уже вытаращила глаза Бабашура. - Это ж по-каковски? Тут тоже без словаря хрен поймешь!     - А это, вишь ты, прислужница капитализьма… Эта, как ее, лженаука генетика! Интересная, чума просто!..     Антон поперхнулся чаем и долго не мог прокашляться. Люда делала вид, что стучит ему по спине, а сама просто согнулась от хохота.     И ведь пришлось Антону растолковывать дотошным бабкам про аллели и доминанты! Кому рассказать...     Кот сидел рядом, жмурился. Слушал внимательно.

- Не знаю, что об этом думаешь ты, - Долгунцов поставил кружку на стол и поднял глаза на собеседника, - но тут у вас какая-то чертовщина творится.     Прохоров не нашел, что ответить.     - Тогда я думал, что мне показалось, - продолжал Долгунцов. - Думал, не может быть, чтобы на стороне клиента оказался Гипнотик, который бы свел на нет всю мою работу...     - Постой, ты о чем? - перебил Прохоров.     - О том, как мы подменяли крысу, недели две тому назад, - ответил Долгунцов. - Я должен был усыпить клиента, а заодно и внушить ему, что крысу забрали гебисты. Так вот, уже тогда я почувствовал что-то не то - такое впечатление, будто кто-то пытался заглушить мой гипноз, отключить меня от клиента...     - Может быть, ты просто был не в форме? - спросил Прохоров. - Разбазарил всю энергию или не успел восстановиться...     - Вася, да что ты мелешь?! - возмутился Долгунцов. - Что я тебе, новичок, который не знает, как распоряжаться собственной энергией? Что я, по-твоему, не отличу истощение от помехи? Что за дурацкие вопросы?!     Прохоров отлично понимал, что вопросы и в самом деле дурацкие, но ничего лучше придумать не смог. Нужно было затянуть беседу, не дать Долгунцову возможности расспросить его насчет этого самого Гипнотика, а на это годились и самые глупые вопросы. Пускай теперь Гришка-Гипнотик объясняет ему разницу между энергетическим истощением и столкновением гипнополей, словно перед ним не Наблюдатель, а какой-нибудь Адепт - главное, не теряя времени, прикинуть, как лучше ответить Гришке, когда тот наконец спросит, не замечал ли он, Прохоров, появления здесь какого-то другого Гипнотика. Рассказывать об отличнике, которому ставят пятерки, едва лишь тот подойдет к доске, Прохоров не хотел.     - Держи, - Прохоров развернул сверток из газетной бумаги, вынул оттуда две тараньки и протянул одну Долгунцову.     - О, уважаю! - восхитился Долгунцов, беря рыбину. - Спасибо.     И отхлебнул немного пива.     Прохоров постарался скрыть усмешку. Пивовоз с Очаковского оказался как нельзя кстати, да и он, Прохоров, не сплоховал: вовремя заметил подъезжавшую к ларьку цистерну, захватил из дома кружки (фирменные, ГДРовские, подарок тестя на день рождения), да и закуску не забыл. И если уж предстоит ему сегодня вести деловые разговоры, так пусть хотя бы собеседник будет в хорошем настроении. А там, глядишь, и не станет Долгунцов спрашивать об этом чужом Гипнотике, и Прохорову не придется выкручиваться, выгораживая Генку...     В том, что речь идет именно о Генке, Прохоров не сомневался. О ком же еще? Никто из Преображенных не станет действовать наперекор Уставу и мешать Гипнотику, тем более выполнявшему поручение Приора. Но Генка - другое дело, он, конечно же, ни о каком Обществе не знает, как не подозревает и о том, что когда он там у доски воздействует на учительницу математики, его может запеленговать даже такой заурядный Гипнотик, как Гришка Долгунцов...     - Или вот, недавно, когда надо было забрать аквариум, - продолжал Долгунцов. - Я даю ему установку и чувствую - кто-то мне под руку что-то свое пихает. На этот раз мне даже удалось разобрать, что именно...     - И что? - спросил Прохоров.     - Бред какой-то, - сердито пояснил Долгунцов. - Что-то про крысу в треуголке, про муравьев, собравшихся покорить весь мир... И, главное, всю эту ерунду я должен был внушать клиенту. Я пытаюсь сосредоточиться на своей установке - они мне пихают этот бред. Хочу прервать гипноз - куда там, из транса не выйти, а они все посылают и посылают мне эту чушь.     - М-да... - покачал головой Прохоров. - Положеньице не из приятных. Но неужели ты никак не можешь определить, кто это? Нас же учили, что у каждого Гипнотика есть какая-то особенность, по которой коллеги его сразу же распознают, как по почерку...     - Верно, но этот почерк мне не знаком, - возразил Долгунцов. - И вообще, впечатление такое, будто гипноз идет ниоткуда. Внушение есть, а Гипнотика нет...     - Ничего себе... - протянул Прохоров - Не думал, что такая маскировка вообще возможна.     - Как видишь, возможна, - буркнул Долгунцов. - Я думал уже писать докладную Координатору, но тут очень кстати встретил тебя. И решил сперва поговорить с тобой. Ты здесь живешь и тебе как Наблюдателю виднее... Не замечал тут никаких Гипнотиков?     - Нет, не замечал, - твердо ответил Прохоров. Ответил искренне, без колебаний. Так как речь шла явно не о Генке, значит, незачем было его выгораживать. - Так ты считаешь, что кто-то в самом деле строит нам козни?     При мысли об этом Прохоров ужаснулся. Общество должно существовать, секреты Парацельса должны оставаться в тайне - иного положения вещей он себе просто не представлял. Да, он позволял себе крамольные мысли, жаждал одиночества, мечтал отделаться от Общества, но он имел в виду лишь то, что Преображенных вполне достаточно, чтобы они могли обойтись и без него. Обходятся же они, в конечном итоге, без всех тех, кто, пройдя Преображение, оставались просто людьми? Так обойдутся и без него. Кому он нужен здесь, в Подмосковье? У него семья, он занят своим делом, никого не трогает - ну, так пусть они оставят его в покое!     Так он думал все это время, хотя сама мысль о том, что тайны Парацельса могут стать известными, а само Общество окажется под угрозой, приводила его в трепет. Общество обойдется и без него - Прохоров это знал, поэтому и не боялся манкировать своими обязанностями. Но сможет ли он, Прохоров, обойтись без Общества?..

- Еще по одной? - поинтересовался Долгунцов.     Вместо ответа Прохоров лишь скептически ухмыльнулся, взглядом показав через дорогу, где столпившиеся у пивного ларька выпивохи загородили весь тротуар.     - Ничего, я сейчас все устрою, - заявил Долгунцов, подхватывая пустые кружки и направляясь к воротам сквера.     - Гриша, не надо! - крикнул Прохоров.     - Спокуха, Васек! - заверил его Долгунцов - Все будет сделано с умом.     С этими словами Гипнотик выбежал из сквера, пересек дорогу и пристроился в конец очереди, даже не пытаясь гипнотизировать кого-либо из впередистоящих. Некоторое время Прохоров не без любопытства поглядывал на очередь, недоумевая, каким же образом Долгунцов рассчитывает "все устроить", но так как тот решительно ничего не делал, Прохоров отвернулся и принялся расщеплять кусочек тараньки.     - Генка! - услышал он детский крик. Стайка десяти-двенадцатилетних мальчишек бежала по дорожке у него за спиной.     - Гендос, - кричал все тот же школьник - Какая столица Канады?     - Оттава, - ответил кричавшему коротко стриженный мальчик.     - Точно не Монреаль? - переспросил его приятель.     - Точно, - подтвердил Генка.     - А почему тогда олимпиада в Монреале?     - Не знаю... – Генка был явно озадачен подобным вопросом.     - Слышишь? Оттава! - крикнул любознательный школьник своему приятелю, и компания скрылась за кустами.     "Так вот он каков, этот Генка, - подумал Прохоров. - И Гипнотик, и Мнемоник из него наверное тоже неплохие получатся. Ехал бы ты, случайный Гипнотик, на каникулы куда-нибудь к бабушке в деревню, подальше от других Гипнотиков, а то возьмут они тебя в оборот - мало не покажется..." И Прохоров впервые в жизни пожалел, что он не Гипнотик и что не может он передать свою мысль этому стриженому мальчишке с еще заметными пятнами зеленки, который, торопясь по своим важным делам, пробежал всего-то в нескольких шагах от него...     "А где же Гриша?" - Прохоров еще раз оглянулся на пивной ларек. Казалось, очередь нисколько не уменьшилась, и Долгунцов, как был в хвосте, так в хвосте же и остался. Не получится у него, наверное, "устроить все с умом"...     - Ты что это себе позволяешь?! - раздался вдруг женский голос из глубины сквера.     Мужчины, стоявшие в очереди, как по команде, шарахнулись прочь от ларька, обернувшись на зов. Оглянулся и Прохоров - как-то инстинктивно - хоть и понимал, что кричит не его жена и, разумеется, не ему. В самом деле, виновницей оказалась какая-то незнакомая женщина бальзаковского возраста, выгуливавшая в скверике своего далматского дога. Казалось, она и сама не ожидала такого эффекта. Смутившись, она повела собаку вглубь сквера, выпивохи вновь принялись осаждать ларек, а к Прохорову уже бежал смеющийся Гипнотик, держа в обеих руках кружки с пивом.     - Ну как? - спросил он, присаживаясь. - Говорил же, все будет сделано с умом.     Прохоров усмехнулся. Такое мальчишество, конечно же, не поощрялось, но и не осуждалось тоже. Обычно, если обходилось без вызова милиции, Координаторы смотрели на такие шалости сквозь пальцы - пускай молодежь порезвится...     Долгунцов был в восторге от своей шутки.     - Да уж, дама с собачкой! - хохотал он.     Прохоров решил воспользоваться паузой:     - Ты Метрессу помнишь? - спросил он.     - Метрессу? - переспросил Долгунцов.     - Ну да, нашу школьную Метрессу, помнишь?     - Нет, - ответил Долгунцов. - Не знаю такой.     - Разве? - удивился Прохоров. - Постой, сколько же тебе лет? Двадцать шесть?     - Двадцать восемь.     - Не может быть! Она, выпустив нас, уехала, говорили, что в Сочи, но ты, может быть, еще застал ее?     - Не застал, - настаивал Долгунцов. - Даже старшие ребята ничего мне о ней не рассказывали.     - Значит, я ошибся, - заключил Прохоров, пододвигая к себе кружку.     Тем не менее мысли о Метрессе не покидали его ни на минуту. В том, что в квартире Меренкова ему встретилась именно она, Прохоров больше не сомневался. Может быть, потому она и приехала, что ситуация выходит из-под контроля, и усилий таких, как он и Долгунцов, здесь не хватит? Уж если Долгунцов смог догадаться, что какой-то другой Гипнотик строит ему козни, то о Метрессе в таком случае и говорить нечего. Не об этом ли шла речь в том докладе, который он вчера передал в аналитический отдел? В таком случае нет ничего удивительного в том, что Метресса не позволила ему самому ознакомиться с текстом доклада. Ведь парацельсий он прозевал, крыс прозевал, Гипнотика этого, который Долгунцову противодействовал, тоже не заметил... Да, недоверие Метрессы вполне объяснимо. Хорошо еще, что она не заподозрила его в намеренном саботаже.     - Ты смотри, какая девушка! - сказал вдруг Долгунцов.     Прохоров усмехнулся, пожав плечами, мол, делать тебе больше нечего...     - Ну ты даешь, - не унимался Долгунцов. - Наблюдатель, а таких девушек не замечаешь. Да вот же она, смотри!     То была Валечка Шульгина. Она шла по тропинке, легко и задорно, держа в руке какую-то книжку. Улыбка на очаровательном личике, яркое майское солнце и легкое белое платьице с сиреневыми цветочками совсем преобразили Валечку, и даже Прохоров не сразу признал в ней свою сослуживицу - эта премилая миниатюрная брюнеточка была больше похожа на студентку, чем на научную сотрудницу.     - Из твоего института? - осведомился Долгунцов.     Прохоров кивнул.     - Сейчас она подойдет, поздоровается, - зашептал Долгунцов. - А ты не робей, представь меня ей. Cкажи, приятель из Москвы, Долгунцов, Григорий Павлович.     - Для Вас - просто Гриша! - галантно поклонился Валечке Долгунцов...